Первые люди на вятской земле. Край Вотский (из книги «История Земли Вятской»). Смотреть что такое "История Вятского края" в других словарях

В эпоху Киевской Руси (IX-XII века) бассейн реки Вятки населяли племена древних удмуртов. Предполагают, что одно из этих племен называлось «ватка», что и послужило основой для наименования главной реки края. По другой версии, удмуртское племя «ватка» именовалось от реки. Но что значит название реки? Есть множество гипотез. Например, по одной из них в основе лежит удмуртское слово «вод» - выдра, бобр. М. Фасмер возводил слово «вяда» к финно-угорскому «венто» - медленный, спокойный, глубокий. Доказательства чьей-то правоты, увы, скорее всего уже не будет. Загадка слова «Вятка», как и названий многих других русских рек и городов, останется неразгаданной.

Русские понемногу и постепенно проникали в бассейн реки Вятки уже в XII веке и образовывали здесь, пользуясь миролюбием основного удмуртского населения, небольшие поселения. Лучшие дороги для той поры - это реки. Именно по речным системам, пользуясь волоком (перетаскивая на себе речные суда), первые русские поселенцы и проникали в Вятку двумя путями. Наиболее древний путь заселения, - с северо-запада: с Новгорода, Двинской земли, от Великого Устюга. Не случайно еще в начале XIX века первый вятский историк Александр Вештомов на основании всеобщего убеждения, бытовавшего среди горожан, написал, что «первые у реки Вятки поселившиеся славяно-российского происхождения люди, сделавшиеся праотцами вятчан, были из Новгорода Великого выходцы». И дал тому такие доказательства: «Древнее новгородское наречие, сохранившееся в них поныне, есть первое тому доказательство; склонность к плотничеству и искусство в оном есть второй вероятный признак происхождения вятчан от новгородцев… Третье, общее мнение самих вятчан, основанное на преданиях предков о происхождении своем из Новгорода…». Убеждение самих жителей, что их предки были новгородцами, - это не такой уж невесомый довод, как может показаться на первый взгляд. Часто такие аргументы, с усмешкой отвергаемые знатоками, подтверждаются через много лет. Если северный, более ранний путь колонизации русскими вятского края шел, в основном, из новгородских владений, то западный путь - со средней Волги, из Нижегородского края стал, особенно после татарского нашествия на Русь, главной дорогой для русских поселенцев в область средней Вятки и ее притоков. Спасаясь от ужасов нашествия, люди хлынули в глухие вятские леса, где уже существовали компактные русские поселения, обнесенные небольшими укреплениями для защиты от дикого зверя. Миролюбивые удмурты отступили на восток, оставляя обжитые места. Наиболее удачные места для поселений были уже давно, иногда за несколько столетий, обжиты людьми. Таково Никулицкое городище, древнее многослойное поселение, нижние слои которого относятся еще к Ананьинской культуре. Остатки крепостных валов, жилищ, мастерских, русской керамики, предметов вооружения XIII-XV веков отчетливо свидетельствуют, что в XIV веке эта довольно значительная по тому времени крепость переживала свой расцвет.

Древний район русских поселений на Вятке сосредоточен в небольшом треугольнике главных вятских городов: Вятка, Орлов, Котельнич. Археологи обнаружили небольшие русские поселения со слоями XII-XIII, XIV веков на берегах Вятки между Котельничем и Слободским: Котельничское, Ковровское, Истобенское, Подрельское, Орловское, Никулицкое, Хлыновское, Подчуршинское. Кроме Никулицкого и Хлыновского, все это небольшие поселения, лишь на несколько жилищ, укрытых от диких зверей земляным валом с деревянной оградой. К сожалению, постоянных длительных раскопок Хлыновского городища до сих пор не велось. Поэтому археологические данные обрывочны и противоречивы. По мнению ижевского археолога Леонида Макарова, территория будущего города Вятки входила в Никулицинскую сельскую округу. Одним из первых русских поселений здесь было Вятское городище, на котором обнаружены следы деятельности древних удмуртов, перекрытые сверху древнерусским культурным слоем XII-XIII веков. Рядом возникло Хлыновское селище, а несколько дальше - Чижевское городище, бывшее своеобразным форпостом, охранявшим волость. Другой археолог - Л. П. Гуссаковский, в 1959 году раскапывавший территорию близ Хлыновского кремля (в саду им. Ст. Халтурина), обнаружил здесь русское поселение, которое он считал центром удмуртского племени «ватка». В XII-XIII веках поселение было занято русскими (об этом есть удмуртские легенды), но за городищем сохранилось старое имя в слегка измененной форме - Вятка.

Принято, что официальной датой возникновения города считается дата первого упоминания этого города в общерусской летописи. Русское поселение (а не город) на территории современного центра, видимо, сложилось уже на рубеже XII-XIII веков. Но официальной датой основания города (с чем согласен и наиболее авторитетный вятский историк А. В. Эммаусский) следует считать первое упоминание нашего города в очень достоверной общерусской летописи - Троицкой, составленной в Москве в 1409-1412 годах. Идентичны с данными Троицкой летописи (только несколько более сокращены) известия о Вятке и в других общерусских летописных сводах. Вот летописный текст, служащий нам опорной точкой в спорах о времени основания города: «Того же лета (1374) идоша на низ Вяткою ушкуиници разбойници, совокупишеся 90 ушкуев, и Вятку пограбиша, и шедше взяша Болгары, и хотеша зажещи и взяша окупа 300 рублев и оттуда разделишася на двое, 50 ушкуев поидоша по Волзе на низ к Сараю, а 40 ушкуев идоша вверх по Волзе, и дошедше Обухова пограбиша все Засурье и Маркваш, и переехаша за Волгу лодьи, поромы и насады, павузки и стругы, и прочая вся суды изсекоша, а сами поидоша к Вятце на конех посуху и идучи много сел по Ветлузе пограбиша». 1374 год - рубежный год для Вятской страны. Она внезапно с помощью ушкуйников выныривает из неизвестности и попадает на самую стрежь бурного течения российской истории этой эпохи.

Роль новгородских ушкуйников (разбойников-грабителей по сути своей) в истории Вятки гораздо больше, чем можно предположить на первый взгляд. Судя по всему, и этот поход (как и последующий 1375 года, подробно описанный в Никоновской летописи) новгородские ушкуйники начали из Устюга Великого, откуда им легко было попасть на верхнюю Вятку по реке Юг через Юго-Моломский волок на реку Молому. Выйдя затем на Волгу с Камы, ушкуйники 1374 года напали на Булгар - столицу Волжской Болгарии и взяли его. Чтобы город не был сожжен, население заплатило ушкуйникам большой выкуп - 300 рублей, скорее всего серебром, очень большие деньги по тому времени. Возможно, именно здесь - в Булгаре, они продали и набранный по пути полон - русских, удмуртов, марийцев, ведь в Булгаре был большой рынок рабов. Воинственная и буйная новгородская молодежь доставляла массу неприятностей на родине - в Новгородской республике, и поэтому отцы города, страшась ее буйства, с радостью отпускали ее в летние набеги как на соседние русские, так и на прочие низовые земли. Иногда эти походы доставляли Новгороду массу неприятностей, так как московский князь или золотоордынский хан строго взыскивали вины ушкуйников со всего Господина Великого Новгорода. Пойдя вверх по Волге и разграбив население по рекам Суре и Свияге (Засурье и Маркваш), населенные горными марийцами и чувашами, ушкуйники дошли до устья Ветлуги и все свои суда здесь уничтожили (изсекоша). На отнятых в набеге конях они двинулись на знакомую им Вятку, причем «идучи много сел по Ветлузе пограбиша». Можно предположить, что возвращаться домой в Новгород либо в Устюг Великий - на свою временную базу - им было нельзя. Либо где-то стояла рать, готовая перенять грабителей, либо новгородцы готовились выдать «головой» чересчур воинственный отряд, испортивший отношения Новгорода со всеми соседями. Придя на конях в Вятку, ушкуйники, судя по всему, здесь и обосновались. Можно предположить, что они обустроились в уже существовавших тут русских поселениях, созданных задолго до них крестьянами-колонистами, обложив данью (пушниной) местное удмуртское население. Именно они, опасаясь нападений враждебных им отрядов таких же ушкуйников, а также татар, удмуртов или марийцев, и построили в 1374 году, судя по всему, первый город в крае как серьезное деревянное укрепление, получивший тогда же по аналогии с главной рекой и предыдущим поселением название Вятка. Данных о том, что они покинули Вятку, в летописях нет. Приход на Вятку такой мощной военной дружины (более 1000 человек) не просто изменил соотношение сил в крае в пользу русских, но сразу придал Вятской земле новый политический статус - самостоятельной земли. Как метко сказал прекрасный вятский историк А. С. Верещагин: «С 1374 года появляются ушкуйники на Вятке, и с этого времени страницы русских летописей до самого 1489 года заполняются известиями о «подвигах» вятчан чисто ушкуйнического - «изгонного», «искрадного» характера». Действительно, ни разу не читаем мы в летописях, что вятчане XIV-XV веков одолевали своих противников благодаря численному превосходству. Они всегда брали внезапным и стремительным натиском, «изгоном», «искрадом», набегом, да еще находчивостью и отчаянной дерзостью. А. С. Верещагин, неодобрительно качая головой, все же не может не восхищаться примерами такого удальства и самого бессовестного авантюризма. «В 1392 году вместе с другими ушкуйниками, овладевают внезапно Кашаном, а затем Жукотиным. В 1417 году они с Жадовским и Разсохиным, по летописи, «изъехаша в насадех безвестно и повоеваша всю землю Двинскую и Заволочскую, и Холмогоры, и Борок, и Емцу взяша».

Общая картина появления и распространения (этногенеза) славян и, в частности, русских, по общепринятому мнению, такова. Славяне как племена, имеющие специфические культурные и языковые свойства, возникли на Дунае, на юге нынешней Польши или на Днепре.

1. Традиционный взгляд

Общая картина появления и распространения (этногенеза) славян и, в частности, русских, по общепринятому мнению, такова. Славяне как племена, имеющие специфические культурные и языковые свойства, возникли на Дунае, на юге нынешней Польши или на Днепре. На исторической арене они проявились в начале I тысячелетия н.э. Во время Великого переселения народов они играли второстепенную роль, но все же поучаствовали в уничтожении Западной Римской империи. По некоторым данным, и вандалы были славянами или полуславянами-полугерманцами. В катаклизмах бурных IV и V веков исчезли многие народы. Славяне заняли территории обитания некоторых из них, ассимилировав оставшихся в живых жителей. К VII-VIII векам они занимали земли нынешних славянских государств средней Европы, север (лесную и лесостепную часть) Украины, часть Белоруссии, Псковщину и Новгородскую землю, часть верхнего Поднепровья. В междуречье Волги и Оки они обитали наряду с балтийским племенем голядь и финноуграми.

Финноугры – народы, говорящие на финноугорских языках, одной из двух ветвей уральской семьи языков. Финноугорская ветвь делится на языковые группы: прибалтийскофинская (финский, водский, эстонский и др.) и примыкающий к ней саамский; поволжскофинская (мордовские и марийский); пермская (коми-зырянский, коми-пермяцкий, удмуртский); угорская (венгерский, мансийский, хантыйский).

Балтийские народы (балты) – говорящие на балтийских языках. Балтийские языки – группа языков индоевропейской семьи, к ним относятся латышский, литовский и латгальский, а также вымершие прусский, ятвяжский и др. Наиболее близки к славянской группе языков; некоторые исследователи объединяют балтийские, славянские и палеобалканские (языки догреческого населения Балканского п-ова, о-вов Эгейского моря и М. Азии) языки в одну ветвь и.-европейской семьи. Литовский язык считается наиболее архаичным из всех индоевропейских языков – т.е. наиболее близким к праиндоевропейскому языку-основе.

Все остальное пространство лесной зоны Восточной Европы и Западную Сибирь населяли финноугорские народы. Примерно в середине I тысячелетия н.э. произошло разделение славян на восточных, южных и западных. В VIII веке возникли первые восточнославянские государства – на среднем Днепре и на северо-западе в районе Волхова. В следующие века восточные славяне, получившие общее прозвание русь, покоряли окрестные народы, наполняя собой пространство будущей России. Большинство финноугорского населения, а затем и сибирского (в т.ч. угорского) было ассимилировано, остались лишь отдельные островки на территориях нынешних автономных республик. Так русские дошли к середине XVII века до Тихого океана.

Бассейн р. Вятки был заселен финноугорскими племенами – предками марийцев, удмуртов и коми. Русские стали появляться на этих землях в XII веке отдельными группами, что засвидетельствовано археологией. Первое упоминание о Вятке в русских летописях датируется 1374 годом: «Ушкуйники… пограбиша Вятку».

Ушкуйники (от древнерусского ушкуй – речное судно с вёслами), новгородские отряды (до нескольких тыс. чел.), формировавшиеся боярами для захвата земель на С. и торгово-разбойничьих экспедиций на Волге и Каме с целью обогащения и для борьбы с политическими и торговыми противниками. Появились в 20-х гг. 14 в. Социальный состав У. был весьма сложным. Походы У. подрывали экономические ресурсы Золотой Орды, но вместе с тем наносили ущерб городам и мешали развитию торговли по Волге и Каме. В 1360 У. во главе с боярином Анфалом Никитиным захватили г. Жукотин на Каме. В 1366 напали на Нижний Новгород и перебили много татарских и армянских купцов. В 1371 совершили грабительские набеги на Кострому, Ярославль и др., в 1375 разбили войско костромичей, разграбили Кострому, Нижний Новгород и дошли до Астрахани, где были разгромлены татарами. В начале 15 в. в связи с усилением Московского великого княжества походы У. прекратились. (БСЭ).

Более подробный рассказ о заселении Вятской земли дает т.н. «Повесть о стране Вятской», составленная на основе когда-то, возможно, существовавших вятских летописей или преданий и сохранившаяся в списках XVIII века. Согласно «Повести» новгородцы самовластцы пришли на Вятку в 1174 году (как написано, во время княжения Ярослава Владимировича) и обнаружили вблизи устья Чепцы «Болванский» городок, населенный чудью и отяками (в других списках – остяками). Они овладели этим городом в тяжелом сражении, призвав на помощь святых страстотерпцев Бориса и Глеба и великого князя Александра Невского. Завоеванный город новгородцы нарекли Никулицын «ради речки Никуличанки». На этом месте, вблизи села Никулицыно, действительно находится большое городище с несколькими культурными слоями. Верхний относится к XIV веку н.э., нижний – к V веку до н.э. Кроме того, другой отряд новгородцев захватил черемисский город Кошкаров, который «ныне нарицается Котельнич».

Посоветовавшись, новгородцы решили между двумя этими городами поставить новый город, который назвали Хлыновым, «ради речки Хлыновицы», вблизи устья которой и был он основан. В дальнейшем Никулицын, видимо, захирел, а Хлынов с Котельничем (спустя какое-то время к ним присоединился город Орлов) росли и развивались, заселялись новгородцами, участвовали в московских междоусобицах, воевали с татарами и были вполне довольны своим положением, пока не попали под власть московского великого князя. На этом, собственно говоря, история вольной Вятки заканчивается, поскольку она уже вошла в историю Московской Руси.

В 1781 г. Екатерина II переименовала Хлынов в Вятку (с 1934 – Киров).

Замечательно еще и то, что чудь и «отяки» в других источниках в связи с Вяткой не упоминаются. Впрочем, известно из преданий, что чудь ушла под землю. А отяки – это, видимо, вотяки, удмурты. Деревни, населенные ими, остались на восточных и юго-восточных окраинах Кировской области. В южных районах довольно много марийцев (черемисов) и татар. Остальное коренное население было, видимо, успешно и в короткий исторический срок ассимилировано или по-тихому уничтожено новгородцами.

Надо сказать, что сведения из «Повести о стране Вятской» были использованы Карамзиным и Костомаровым, причем были поданы последним как факты из «вятских летописей». С легкой руки маститых историков они до сих пор кочуют по историческим трудам. Костомаров как-то заметил: «Нет ничего в русской истории темнее судьбы Вятки…». Через 135 лет ему едко, но справедливо ответил американский историк-источниковед Даниэль Уо (Waugh): «Сам Костомаров не сделал менее «темной» историю Вятки, так как в основном он только повторял сведения из известной «Повести о стране Вятской» в ее «толстовском» варианте» (71).

В начале XX века «Повесть о стране Вятской» была подвергнута тщательному анализу и критическому разбору со стороны вятских краеведов, среди которых нужно выделить А.С. Верещагина (45). Было установлено, что она написана не ранее конца XVII, а скорее всего – в XVIII веке. В «Повести» содержится множество исторических несуразностей. В XII веке, например, не было крупномасштабных походов ушкуйников, иначе бы это обязательно зафиксировали дотошные летописцы. Это – реалии XIV века, вызванные ослаблением Золотой Орды, в военно-политический ареал которой входила Северная Русь. Само же Русское государство тогда еще не окрепло. На месте Котельнича и вообще в этом районе не было черемисских поселений – ни по письменным, ни по археологическим источникам. И что за название – Кошкаров? Может быть – Кокшаров? Был такой город, действительно в черемисских местах, но на Волге, в 250 верстах к югу от Котельнича. Назван по реке Б. Кокшага. Был еще Царевококшайск (ныне Йошкар-Ола) на М. Кокшаге. Еще есть река Кокшеньга, но это уже к северо-западу от Котельнича верст 350. Такое впечатление, что автор «Повести» «слышал звон», да и тот передал неточно.

Есть в «Повести» такой эпизод: новгородцы хотели поставить город Хлынов выше по течению, там, где сейчас Трифонов монастырь. Заготовили лес, но вышедшая из берегов Вятка унесла лес на версту ниже. Там город и поставили. Критики заметили, что это ходячая легенда: примерно такие же истории рассказывают про разные города. И так далее.

Но, подвергнув «Повесть о стране Вятской» уничижительной критике, исследователи оставили этот источник в научном обиходе: ведь если отбросить «Повесть», то не останется вообще почти ничего! Пришлось сделать такой вывод: фактология, наверное, все-таки более-менее достоверная, раз осталась в исторической памяти вятчан. Просто автор «Повести» перепутал год. Он написал 6682 год (1174), а первое упоминание в русских летописях о Вятке датируется 6882 (1374) годом (поход ушкуйников). Значит, описка во второй цифре, поменяем циферку, и все будет нормально! Получилось, как у Пастернака: «Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?»! Подумаешь, на пару веков ошиблись!

Главный историограф Вятки проф. Эммаусский принял и распространил концепцию достоверности «Повести» со сменой датировки (на 200 лет) похода новгородцев. Осталась одна неувязка. В «Списке русских городов дальних и ближних», составленном в конце XIV века, вслед за Нижним Новгородом и Курмышем на Суре, стоит город Вятка. Упоминается город Вятка и в летописях, и в договорных документах того времени. А в «Повести о стране Вятской» ничего не говорится о городе Вятке, а только о чудско-отяцком Болванском (Никулицыне), черемисском Кошкарове (Котельниче) и новгородском Хлынове. Эммаусский блестяще разрешил это противоречие, как бы забыв о мифических Болванском и Кошкарове (тут верим «Повести», а тут не верим?) и добавив к триаде названий главного города (Хлынов – Вятка – Киров) четвертый элемент. Получилось Вятка - Хлынов – Вятка – Киров (81, 82 и др. соч.).

Город на реке Вятке, писал Эммаусский, был один. Сначала он назывался Вятка. Его основанием можно считать 1374 год (из формулы: 1374=1174+200). В середине XV века на территории города Вятки была построена крепость под названием Хлынов, и затем это название вытеснило первоначальное имя города. Тогда же на реке Вятке ниже по течению были заложены города Котельнич и Орлов. Первые упоминания об этих трех городах в русских летописях относятся к 1457 - 1459 годам. В дальнейшем были основаны города Слобода (Слободской) и Шестаков выше по течению. И уже в XVI веке на марийских землях поставлены города-крепости Царевосанчурск, Яранск, Уржум и Малмыж.

Эта историческая концепция стала официальной, по ней отсчитывается возраст г. Кирова, она излагается в учебных пособиях и берется за основу последующих исторических исследований. Еще раз кратко сформулирую ее суть: Вятская земля была заселена финноугорскими племенами, предками марийцев, удмуртов и коми. Отдельные группы русских проникали на Вятку, начиная с XII века. Новгородцы пришли на Вятку в конце XIV века, победили коренных финноугров – чудь, «отяков» и черемисов - и основали город Вятку (впоследствии Хлынов). Тогда началась интенсивная русская колонизация края, основу которой заложили новгородские ушкуйники. В первые 115 лет своего существования Вятка пользовалась определенной «самостийностью», но после похода, организованного Иваном III, вошла в состав Московского централизованного государства. Народы, ее заселявшие, подверглись мирной ассимиляции и сохранили свою национальную идентичность только по краям области.

Эта общепринятая историография не случайна. Она вписывается в общий контекст «конкистадорской» теории освоения восточноевропейской равнины: отряды ушкуйников или князья-герои ставят города, а затем приходят толпы крестьян и осваивают земли, занятые раньше темными туземцами (в данном случае – финноуграми). Эта же концепция принята историографией национальных автономий: они исторические хозяева, а русские – пришельцы-колонизаторы. По существу это экстраполяция освоения Сибири на более раннее время и ближнюю территорию.

2. Источники традиционной историографии

В этой части нашей работы ограничимся рассмотрением историографии Вятской земли. И вглядимся попристальнее в источники, на которых она базируется. Как удачно сказал современный историк Сергей Цветков, «иные научные теории имеют вид преуспевающего дельца с темным прошлым, в которое нелишне заглянуть, прежде чем вести с таким человеком какие-либо дела».

Источник №1 – это «Повесть о стране Вятской», о которой мы уже писали. Но в этой «повести» есть еще и первая часть (45а), которую современные публикаторы обычно отбрасывают. В ней говорится о происхождении русского народа, который олицетворяют новгородцы, чуть ли не от сотворения мира. Для нынешних представлений она совершенно фантастична, но вполне вписывается в расхожую, правда, тогда уже провинциальную мифологию начала XVIII века, когда история как наука в России еще только зарождалась.

Подобные сочинения есть, наверное, у всех стран и народов. Их цель – облагородить правителей, элиту или этносы, выводя их происхождение от более-менее достойных предков и как можно более древних: от Адама, Перуна или Александра Македонского. В данном случае мы имеем дело с региональным вариантом подобной «истории», которая ведет происхождение вольной Вятки от самовластного Новгорода. Ее автор, по данным Уо, – дьячок Богоявленского собора Семен Попов, занимавший впоследствии выборную должность бурмистра Хлынова – преследовал в некотором смысле и политические, оппозиционные цели. Судя по содержанию «Повести», можно предположить, что многие мифологемы попали в среду хлыновского клира вместе с монахами из новгородских обителей в тяжелые для новгородской братии времена Ивана Грозного. Видимо, в монастыре пересказывались легенды о том, от кого произошли новгородцы, а с другой стороны – звучали рассказы о дерзких самовластцах, почерпнутых, возможно, из летописей, но попавшие к автору только в устной форме через третьи руки. Только этим можно объяснить анахронизмы, связанные с самыми известными князьями. Ведь Александр Невский, которого призывают на помощь новгородцы в 1174 году, родился только около 1220, а в те времена еще и его папы на свете не было. А само действие происходит якобы во времена Ярослава Владимировича. Известных князей с таким именем было двое: Мудрый и Осмомысл, но оба жили задолго до Александра (первому он был прапрапраправнук, а второму - внучатный племянник), так что синхронизировать различные куски «Повести» никак не удастся. Само же предисловие, по мнению Уо, является сокращением известного текста «Начало великому Словенску».

Зато хорошо было известно автору Никульчинское городище. Даже в XIX веке, до начала систематических раскопок, остатки укреплений древнего города были хорошо видны. Итак, древний разрушенный город есть, есть существующий город Хлынов, на вятской земле жили инородцы (это всем известно), в древние времена тут сновали новгородцы (говорят, так в летописях написано), а дальше – вперед, перо!

Не чужды автору «Повести» и топонимические изыскания, что говорит о его недюжинной фантазии. Например, город Никулицын назван «ради речки Никуличанки», а город Хлынов – «ради речки Хлыновицы» (хотя, конечно же, наоборот – исходя из семантики основ и морфологического строения этих топонимов). А откуда Хлыновица? Когда подплывали новгородцы к ее устью, над речкой летали птицы и кричали: «Хлы! Хлы! Хлы!»...

Конечно, «Повесть о стране Вятской» - ценнейший литературный памятник, произведение талантливого пиарщика эпохи российского Возрождения, по которому можно изучать провинциальную культуру петровского времени. Что же касается реалий XII или XIV века, то надо признать, что ее автор имел весьма туманное представление о том времени и происходивших тогда событиях. Если он и основывался на каких-то преданиях, то они могли относиться либо к другому времени, либо к другому месту, либо быть плодом фантазии. Использовать в качестве источника исторических сведений «Повесть о стране Вятской» недопустимо, т.к. это не только искажает реальность, но, в отсутствие других фактов, создает псевдореальность, миф, который препятствует установлению исторической истины.

Источник №2 – русские летописи, тексты договоров и другие письменные документы эпохи. В достоверности синхронных летописей, за некоторым исключением, не приходится сомневаться. К сожалению, о Вятской земле до 1374 г. нет ни одной записи. Записи по концу XIV века предельно лаконичны типа «ушкунцы пограбиша Вятку».

Источник №3 – археологические раскопки. Беда археологии в том, что при отсутствии письменных источников она ничего или почти ничего не может сама по себе сказать об этнической принадлежности представителей археологических культур, а главное – об их языке. Ей нужны дополнительные данные. При неточности таких данных и выводы археологии будут столь же неточны.

Что касается археологических культур северо-восточной Европы, то здесь их этническая интерпретация считается несложной: если культура местная, то, значит, она соотносима с финноугорскими или самодийскими этносами.

Самодийские народы, общее название народов, говорящих на самодийских языках, - ненцев, энцев, нганасан и селькупов. Самодийские языки – вторая ветвь (наряду с финноугорской) уральской семьи языков.

Это принимается априори, потому что «здесь всегда были финноугры».

Итак, в археологическом изучении края необходимо снять налет мифологии, заново переосмыслить этническую принадлежность археологических культур, опираясь только на достоверные источники. Но для начала – снять все бездоказательные отождествления археологических культур с этносами.

Надо признать, что в археологическом отношении территория Кировской области изучена очень слабо. Даже у самых известных объектов либо раскопаны только верхние слои, либо малая часть площади. В последнее время раскопки велись различными экспедициями (Глазов, Ижевск, Пермь и т.д.) и должным образом не систематизированы и тем более не осмыслены историками.

И в конечном итоге, что мы имеем по истории XIV века и более древней, по этнической истории края, после того, как отбросили недостоверные источники и мифы? Практически ничего. Чистый лист. Вот на этом чистом листе и предстоит написать историю Вятки и всего северо-востока Европейской части России. А возможности для этого есть, в чем мы убедимся в дальнейшем.

3. Направления исследований

3.1. Письменные источники

Необходимо заново проанализировать письменные источники, касающиеся не только Вятки, но и соседних регионов. Конечно, источники весьма скудные, но взгляд, свободный от мифов, может и из них кое-что почерпнуть.

3.1.1. Русские летописи и другие документы.

Они изучены вдоль и поперек и содержат вроде бы ничтожно мало информации о рассматриваемых территориях. Тем более ценно каждое слово. Надо принять во внимание, что отсутствие информации о каком-либо предмете – это тоже информация.

Например, первое упоминание о реке Каме в русских летописях датируется, видимо, 1324 годом, о Вятке (местности) – безусловно, только 1374 годом, хотя уже в самых древних летописях есть сведения о более удаленных северных землях и народах вплоть до Зауралья (Югра и Самоядь). А ведь Кама – крупнейшая река в Европе, река Вятка – тоже не ручей, а реки в то время были главными транспортными путями. Может быть, не было связей? Нет, связи были с древних времен.

В слоях VII века (!) на территории Финляндии, по сообщению финского исследователя Аарни Эря-Эско, был обнаружен ряд украшений, таких, как шейные гривны и фибулы, происходящие (наряду с Волго-Окским) из Волго-Камского междуречья, где, по его словам, «в эту эпоху существовала древняя и яркая культура» (85. С. 170). «Путешествия камских поставщиков пушнины и торговцев, - утверждает Эря-Эско, - достигали и Финляндии».

На Балтике отмечено «распространение браслетов и гривен пермского типа с VIII века». Клад IX в. на о. Рюген (Балтийское море) «содержал… обломок пермского браслета т.н. «глазовского типа» (Й. Херрман. 76. С. 80). Заметим, что Глазов расположен в бассейне Вятки.

Можно не говорить о более близком славянском Северо-западе (будущей новгородской земле), где подобных находок – тьма.

Наблюдались и обратные процессы. Например, в раскопках, относящихся еще к фатьяновской культуре, в ареал распространения которой входила и Вятка (II тысячелетие до н.э.), находили многочисленные изделия из янтаря с берегов Балтики.

Любопытно, что в двух местах в Европе засвидетельствован культ железной стрелы: в г. Волине на побережье Балтийского моря (смешанное кельтское, германское и западно-славянское население, «венеды») и на Вятке, причем у нас этот культ проник даже в православную обрядность (крестные ходы с культовой стрелой). Этот факт отмечен С. Цветковым (78, с. 370).

Несомненно, что между Северо-востоком и Северо-западом существовали древнейшие связи. Но с начала летописания до 1324 г. и до 1374 г. соответственно Камы и Вятки для летописцев как будто не существует. Это отсутствие – тоже своего рода факт, который многое может дать для осмысления процессов, происходивших на Севере.

Другой пример. В одной из летописей говорится: «Сказа ми Гюрята Роговичь Новгородец: послах отрок свой в Печору, люде, яже суть дань дающие Новугороду; и пришедшю отроку моему к ним, оттуда иде во Югру; Югра же людье есть язык нем и соседят с Самоядью на полуночных странах» (Лаврентьевская летопись. Л. 85а середина. 27. Сс. 234-235).

Печора, Югра и Самоядь здесь этнонимы. У первых двух народов в тексте имеются краткие характеристики, чем они примечательны для летописца:

Печора – люди, дань дающие Новгороду;

Югра – люди, язык которых нем (непонятен).

Но ведь логически вытекают из этого противопоставления и противоположные характеристики:

Печора – язык их понятный;

Югра – дань не дают.

Не означает ли это, что язык печоры не финноугорский, как принято считать априори, а близкий летописцу – славянский или балтийский (про балтов – голядь или литву – никогда не писалось «язык нем», в то время различия балтийских и славянских языков были меньше, да и постоянные контакты позволяли, видимо, понимать друг друга)?

Почти очевидно (да и нет других мнений), что летописная печора обитала на берегах реки Печоры. Беглый взгляд на гидронимию (названия рек) Печорского бассейна показывает, что в среднем и нижнем течении Печоры имеется большой пласт гидронимов индоевропейского происхождения, включая и название основной реки. Любопытно, что как в бассейне Печоры, так и в бассейне Вятки многочисленны гидронимы с формантом -ма, вплоть до совпадения названий (р. Пижма, лев. пр. Печоры, и р. Пижма, пр. пр. Вятки). Об этимологии гидронимов на – ма см. ниже. Да и вообще названия всех крупных рек Северо-востока и прилегающих районов Сибири – индоевропейские: Северная Двина, Мезень, Печора, Обь. Причем, многие финноугорские народы усвоили именно эти названия (например, Двина у карелов Viena – с отброшенным «д», Мезень у коми «Мозын», Печора – «Петшера», Обь – «Об», тогда как у ненцев – «Сале`»), причем из финноугорских языков они не объясняются. Это говорит о том, что и на крайнем Севере жили какие-то индоевропейские племена, язык которых был понятен новгородским путешественникам, и летописная печора – одно из них.

Таким образом, лапидарная информация летописи, подтвержденная другими источниками, становится говорящей.

Столь же важны в качестве материала для логических интерпретаций и ранние сведения по географии, такие как «Список русских городов дальних и ближних» (XIV в.) и «Книга Большому чертежу» (описание XVII в. карты XVI в.), но об этом будет сказано ниже.

3.1.2. Арабские, персидские и хазарские источники.

Как ни странно покажется на первый взгляд, они могут дать больше информации о северо-востоке Европы X – XIV вв., чем русские.

Молчание русских летописей этого времени о камских и вятских землях можно объяснить этническим (пассионарным) усилением черемисов, которые фактически разорвали связи Северо-востока с центрами русской государственности, где велось летописание. Марийцы (черемисы), по данным гидронимики, издавна жили в Вятско-Ветлужском междуречье (вероятно, эта народность возникла в конце I тысячелетия н.э, хотя их этногенез очень туманен). В X или XI веке сведения о черемисах попали в русские хроники, что может говорить об их активизации. Сухопутный путь из района Нижнего Новгорода на Вятку был непроходим даже в XVII веке из-за «воровства» черемисов в Вятско-Ветлужском междуречье. Еще на рубеже тысячелетий они, видимо, заняли луговой (северный) берег Волги, а мордва – горный (южный), причем воинственность обоих народов широко отражена в русских письменных источниках.

Северо-западный путь через бассейн Северной Двины (р. Юг – р. Молома, пр. пр. Вятки) был перекрыт либо черемисами, либо другим, неизвестным финноугорским народом, оставившим после себя ареал гидронимов с формантом –юг. Возможно, это была летописная чудь заволочская.

Появление Вятки в русских летописях можно объяснить разблокированием этого пути через Юго-Моломский переход, которое произошло, скорее всего, не благодаря новгородским ушкуйникам; они просто первыми воспользовались этим или же, что еще вероятнее, первыми попали в летописи. Главным фактором стало укрепление Великого Устюга и закладка целого ряда городков выше по реке Юг (Орлов, Осиновец, Сосновец и др.).

Но если население Вятки и Камы и не имело связей с Новгородом и Владимиро-Суздальской Русью, то это не значит, что оно не имело связей с цивилизованным миром вообще.

Основными транспортными путями в лесной зоне являлись реки. Стоит посмотреть на карту Восточно-Европейской равнины, как сразу бросается в глаза крупнейший речной «транспортный узел» - место слияния Камы и Волги. С запада к нему течет Волга, с севера – Вятка, с северо-востока – Кама, вбирающая в себя уральские реки, а на юг течет полноводный Итиль (Нижняя Волга). В устье Итиля было мощное государство – торговый и финансовый центр срединной Евразии – иудейская Хазария, от которой по Каспийскому морю прямой путь вел в древнюю Персию. В месте слияния Камы с Волгой самой природой предназначалось возникнуть торговому центру – и он возник. Это была Камская (или Волжская) Булгария.

С кем же было торговать населению Вятки? Через два волока с Новгородом или напрямую с Булгарией, имея выход через Булгарию на богатые арабские рынки? Ответ однозначен.

Новгородские купцы на Вятку и Каму не совались, хотя по Крайнему Северу доходили и до Сибири. По тогдашним понятиям, видимо, это была не их зона влияния, ее обходили стороной.

Мысль о тесных связях Вятки с Булгарией не нова. Она поставлена в основу топонимических изысканий известного вятского краеведа Д.М. Захарова (18, 19), который, по моему мнению, даже несколько преувеличивает влияние на Вятке Булгарии и булгарского языка. Но вот письменные источники, связанные с Булгарией, в плане отражения в них сведений о Вятке, Верхней и Средней Каме, кажется, не исследованы.

Булгария была хорошо известна в Персии, Хорезме и арабском мире, ее основными экспортными товарами были рабы и меха. Но сама Булгария эти товары, конечно, не «производила». Меха с запада в Булгарию в больших количествах поступать не могли: суздальцы и новгородцы сами рыскали за ними по северам чуть не до Енисея. Меха должны были поступать с севера или с северо-востока, т.е. по Вятке и Каме. Еще в I тысячелетии до н.э. место слияния Камы и Волги, Вятка, Кама и более северная Вычегда входили в один ареал культуры – ананьинской. То есть связи там были долгие и прочные – уходящие в глубь веков. Это подтверждает археология не только по ананьинскому, но и по более позднему времени.

В Булгарии не могли не знать о реке Вятке, которая впадает в Каму в полутора сотнях верст от ее столицы, города Булгар, и о Вятском крае, прилегавшем с севера к Булгарии. Непосредственно вблизи устья Вятки находились булгарские города (например, т.н. Чертово городище, 62). К сожалению, не было значительных письменных источников самой Булгарии, или они не сохранились. Но с начала X века Булгарию посещали арабские географы и путешественники, которые оставили интереснейшие географические и этнографические заметки, касающиеся, в том числе, славян и русов. Наверное, что-то, относящееся к Северо-востоку, можно найти и в хазарских источниках, поскольку одно время Булгария была в вассальной зависимости от Хазарского каганата.

Все дело в интерпретации. Конечно, если заранее считать, что Вятку, Верхнее и Среднее Прикамье, например, заселяли дикие финноугорские племена, то всё, противоречащее этому «очевидному» утверждению, будет признано недостоверным либо относящимся к другому региону. Вот пример одного из ранних свидетельств арабского географа ал-Истахри (930 – 933 гг.) в "Книге путей государств"(«Китаб масалик аль-мамалик»), опиравшегося на несохранившийся труд ал-Балхи (920 – 921 гг.) (перевод А.П. Новосельцева. 40. С. 411):

«Русов три группы. Одна группа их ближайшая к Булгару, и царь их сидит в городе, называемом Куйаба, и этот город больше Булгара. И самая отдаленная из них группа, называемая ас-Славийа, и третья группа их, называемая аль-Арсанийа, и царь их сидит в Арсе. И люди для торговли прибывают в Куйабу. Что же касается Арсы, то неизвестно, чтобы кто-нибудь достигал ее, так как ее жители убивают всякого чужеземца, приходящего в их землю. Лишь сами они спускаются по воде и торгуют, но не сообщают никому ничего о делах своих и своих товарах и не позволяют никому сопровождать их и входить в их страну. И вывозятся из Арсы черные соболя и олово (свинец?)… Эти русы торгуют с хазарами, Румом и Булгаром Великим».

Аналогичное сообщение имеется у Ибн Хаукаля. Оба эти свидетельства, как и другие аналогичные, восходят, по мнению исследователей, к популярному в арабо-персидском мире дорожнику (путеводителю) Ибн Хордадбеха, который написан, скорее всего, со слов купцов в 846 г., во всяком случае, не позднее 80-х годов IX в.

Общепринята точка зрения, что Куйаба – это Киев, а Славия – Новгородская земля (словене). Местоположение Арса и Арсании считается дискуссионным. Б. Рыбаков, считающий Новгород X века захолустным городком, исходя из своей киевоцентричной теории, поместил все три группы русов на Средний Днепр, в Киевскую землю (52. С. 110 – 116), отождествив Славию с Переяславлем, а Арсанию – с Роднем. Это предположение знаменитого историка очевидно противоречит арабскому тексту.

Во-первых, вся Киевская земля из далекого Булгара видится одной точкой, наблюдатель не будет выделять рядом расположенные объекты, удаленные на полторы тысячи верст.

Во-вторых, города, расположенные рядом, имеют примерно одинаковый ассортимент экспортных товаров. В тексте же особо выделены товары, вывозимые из Арса: черные соболя и олово. Откуда под Киевом черные соболя?! Конечно, жители Поднепровья могли быть посредниками, но везти соболей с Севера или из Сибири через Днепр? Менее сомнительно олово, его могли везти из Рудных гор (Крушне-Гори). Но почему только через «Арсанию», а не «Куйабу» и «Славию»? Да и далеко, и путь есть более близкий.

Можно сказать, что и на Вятке, и на Каме тоже нет промышленных месторождений олова. Но давайте вспомним, что еще в XV веке до н.э. в Среднем Прикамье был центр металлургии бронзы, для выплавки которой может использоваться олово (Турбинская культура). И в I тысячелетии н.э. прикамцы снабжали бронзовыми украшениями Европу (см. выше). Где-то они брали олово для выплавки бронзы? Не везли же из Британии и с Рудных гор? Как пишут исследователи древней материальной культуры А.В. Шмидт и А.А. Иессен, залежи олова на Урале известны с древних времен. Возможно, по их мнению, оловянная руда была доступна и в Северной России, в частности, в регионах Ладожского и Онежского озер и в бассейне Печоры. Но залежей олова не было в Средней и Южной России (80, с. 205 и далее).

Но мы отвлеклись от утверждения Рыбакова, располагающего Арс в Поднепровье. Наконец, третье и очень значимое возражение. Ал-Истахри прямо пишет о купцах Арса: «Они спускаются по воде». Из Поднепровья спускаться можно только в Черное море. Можно, конечно, подняться по притокам, через болота перевалить в окские притоки и спуститься до Булгара по Оке и Волге. Но зачем им было выбирать столь сложный путь, ведь сам Рыбаков подробно описал прямую сухопутную дорогу из Киева в Булгар, оборудованную специальными «истобами», своего рода почтовыми станциями, через каждые 70 км.

Знаменательно, что «арские князья» упоминаются и в русских, правда, более поздних источниках. В 1489 году Иван III, послав громадную рать, привел к покорности вятские города, при этом «вятчан больших людей всех и с женами и детми изведоша, да и Арских князей». «А торговых людей вятчан же иных в Дмитрове посади, а арских князей пожаловал – отпустил их в свою землю» (Софийская II летопись. Л. 321 об. 60. С. 326; также: Синодальная хроника). Причем, летописец различает вятчан и «арян»: «вятчан всех к целованию приведоша, и арян к роте приведоша» (Новгородская IV летопись. Л. 376. 39. С. 459; также: Софийская I и II летописи). Где эта «своя земля» у арских князей – из летописи не вполне ясно, но, во всяком случае, не Днепр. Неясна из текста их религиозная принадлежность (ариане, мусульмане?), но, во всяком случае, не православные. Непонятно, аряне – это религиозная или этническая характеристика.

Арские леса и Арская дорога упоминаются в русских источниках и в связи с походом Ивана Грозного на Казань, и во многих других случаях. В Кировской области и в Татарии имеются несколько топонимов с основой «арс» (об этом ниже).

Тут надо сказать, что В.В. Бартольд передавал арабский пассаж о трех группах русских в несколько ином виде, считая его принадлежащим Ибн Фадлану (5. С. 836). У него не Арс, а Арт, не олово, а свинец (олово и свинец в X в. по-арабски писались одинаково). По всей вероятности, академик Рыбаков пользовался этим или другим старым переводом (работа Бартольда была написана в 1918 г.). А до войны было принято арабскую букву ﺙ (си или са) транскрибировать русской т, а не с. В действительности, буква ﺙ звучит, как глухой английский межзубный звук th, например, в слове month. Причем персидские авторы при передаче названия Арс использовали ту же букву ﺙ, которая по-персидски звучит, как русская с. Поэтому совершенно невероятным с точки зрения лингвистики представляется отождествление Рыбаковым Арса с Роднем. Правда, любопытно, почему арабский автор применил для обозначения этой группы русов букву, звучащую, как th. Соответствующий звук был и в тюркском языке. Как соотносится этот звук в древнетюркском с татарским XVI в. и как звучали тогда интересующие нас топонимы, остается предметом для дальнейших исследований.

Обитание «русов» к северу от Булгара не должно удивлять. Во-первых, возможно, это не этническая или не вполне этническая характеристика. Арабы отличают русов и славян (сакалиба), правда, есть сообщения, что русы разговаривают по-славянски, в других случаях это понятно по тому, что разговор идет через переводчика-славянина. Во-вторых, в знаменитом арабо-персидском анонимном географическом трактате второй половины X в. «Худуд ал-Алам» упомянута Кух-е рус «Русская гора» к северу от булгар-е андарун «внутренних булгар» (77. Перс. текст. – л. 38а; перевод В.Ф. Минорского – с. 160). Из контекста понятно, что речь идет о камских булгарах (по А.П. Новосельцеву: 40. С. 373). Скорее всего, речь идет о горах Северного Урала, которые у арабов и персов считались «русскими».

Сообщают арабские авторы X века и о торговле Булгара с городом, название которого прочитывается как в…нтит и в…т, где точками заменены пропущенные гласные (36). Подробно пишет о стране Ва…т (Ва…ит) Ибн Русте в сочинении «ал-А’лах ан-нафиса» (по А.П. Новосельцеву. 40. С. 387), сообщая, что она находится «в самом начале пределов славянских» (от Булгара?). Персидский географ Гардизи сообщает о городе Вантит в переводе Новосельцева несколько по-другому: он находится «на крайних пределах славянских» (там же, с. 390). Эти свидетельства, также, как и сведения о русах и Арсе, восходят, видимо, к дорожнику Ибн Хордадбеха (IX в.).

Хазарский царь Иосиф (X в.) в своей знаменитой переписке с евреями перечисляет народы, живущие по реке Итиль. В их числе – «в-н-н-тит». (23. Сс. 91 – 102).

Принято считать эти названия относящимися к земле вятичей (см., например, Петрухин В.Я. и Раевский Д.С. 44. С. 169). При этом Петрухин и Раевский не обратили внимания, что Итилем хазары и булгары называли Каму и Нижнюю Волгу или Белую, Нижнюю Каму и Нижнюю Волгу, а Верхнюю Волгу считали ее притоком. Царь Иосиф прямо пишет: «Я живу у реки по имени Итиль… Начало реки обращено к востоку на протяжении 4 месяцев пути». Ясно, что это не Волга, а именно Белая, приток Камы, которую Иосиф считал истоком Итиля. А вятичей вряд ли можно назвать живущими по Белой и Каме. Вятчане, напротив, живут как раз рядом с древним Итилем, то есть Камой.

Вятичи, группа восточнославянских племен, обитавших в верховьях Оки и по ее притокам.

Тут нужно сделать лингвистическое отступление. Русское я в сильной позиции после согласного появилось на месте общеславянского е носового (ę). В балтийских и западноевропейских языках ему закономерно соответствует en, например:

мясо – mensa (прусс.)

вязать – vęzeł (польск. – «вензель»)

пять – πεντε (греч.)

бляду (др.-рус. – «заблуждаюсь») – blendžiuos (лит. – «темнею»).

Следовательно, корню вят- предшествовал корень vęt- и соответствует балтийский корень vent- (сравните: вятичи – венеты). Также и топониму Вятка соответствуют многочисленные балтийские топонимы с основой vent-, например, Вентспилс на реке Венте.

Следовательно, в…нтит и ва…т – это две формы одного имени: балтийская (либо другая европейская) и восточнославянская.

Топоним в…нтит - ва…т, конечно, в принципе, может относиться к земле вятичей, но с большим основанием по географическим ориентирам он может относиться и к Вятке, особенно если учесть, что на Вятской земле обитали, как мы увидим в дальнейшем, и балтийские племена, которые могли передать название города или страны в форме в…нтит.

Во всяком случае, арабские, персидские и хазарские источники надо вновь прочитать, внимательно и непредвзято. Весьма вероятно, что откроется много тайн.

3.1.3. Вятские письменные источники

К сожалению, древних письменных документов не обнаружено. Видимо, не велось на Вятке и летописание. Христианство появилось на Вятке только с началом XV века, но первые священники были, скорее всего, не шибко грамотными. Но вот дохристианские языческие памятники они, скорее всего, уничтожили. Вместе с тем есть неопровержимое свидетельство Ибн Фадлана, что еще в 922 году у русов и вису (обычно отождествляется с весью, финноугорской народностью) была письменность (22. С. 138 и сл.). Обнаружить письменные памятники того времени – задача будущих археологов. Возможно, она будет решена с обнаружением древних городов, упоминавшихся арабами – Арса и Вентита (Вятки?).

3.2. Данные топонимики

Топонимика – наука о географических названиях. Топонимы сохраняются много веков и даже тысячелетий, особенно в условиях оседлости и этнической стабильности. Топонимы – те элементы древних языков, которые доходят до нас вне зависимости от письменных источников. Конечно, они могут искажаться, но эти искажения закономерны, и характер искажений сам по себе может дать определенную информацию о происходивших этнических процессах. Я рассматриваю топонимику как инструмент историографии раньше археологии не по степени важности (все важно), а по первичности для этнической истории: только данные о языке позволяют идентифицировать археологические культуры с этносами (язык не единственный, но очень существенный элемент этноса). Кроме того, данные топонимики могут подсказать географию возможного археологического поиска, указать если не место, то хотя бы район для раскопок: «Ищите и обрящете!».

Для Вятской земли объектами топонимических исследований являются в основном названия рек (гидронимы) и населенных пунктов (ойконимы). В значительно меньшей степени – названия участков местности, болот, урочищ, озер. Сюда же примыкают (хотя и не являющиеся топонимами, но важные для нас) названия этнических групп – этнонимы. Кроме того, нас будут интересовать имена и фамилии (антропонимы); одни – как производные от этнических или родовых имен, другие (или те же) – как ставшие основой топонимов (Филипп – с. Филиппово – рч. Филипповка).

Определение возраста топонимов – важная, но очень трудная задача. Каждый раз приходится решать ее индивидуально, применительно к конкретному топониму. Например, топоним может сохранять архаическое звучание слов, хронометрированное историческим языкознанием. При этом надо учесть, что в окружении языка-родителя топоним изменяется зачастую вместе с ним и перестает изменяться по законам этого языка при смене языкового окружения либо когда отрывается от апеллятива (нарицательного имени, легшего в основу топонима), приобретая самостоятельное значение.

Принято считать, что наиболее древними являются названия крупных рек. Названия средних рек – моложе, хотя и тоже могут быть достаточно древними (тысячи лет). Названия малых речек, как правило, довольно молодые, особенно в малонаселенной местности. На карты зачастую наносились названия, данные первыми картографами, истощавшими в процессе работы свое воображение. Так появились речки Березовка Полуденная, Березовка Средняя, Березовка Ночная (в смысле – северная), 1-ая Песчаная, 2-ая Песчаная и т.д. Для малых речек характерны названия, вторичные от названий населенных пунктов или имен промышленников, имевших на них охотничьи или рыбные угодья. Названия населенных пунктов могут быть очень молодыми, но есть и весьма древние – возрастом до тысячи лет. Есть предположения, что возраст названий некоторых населенных пунктов может быть и намного больше, но для выдвижения таких гипотез нужны очень весомые обоснования.

Топонимические исследования можно разделить на два направления: отнесение топонимов к языкам-прародителям и анализ «говорящих» топонимов, семантика (значение) которых может дать определенные сведения для исторических интерпретаций.

3.2.1. Языковая принадлежность топонимов

Определение языковой принадлежности топонимов поможет идентифицировать этническую принадлежность исторических культур и на этой основе воссоздать этническую историю Вятского края. А она неотделима от этнической истории всей Восточной Европы. Именно территориальная ограниченность предыдущих исследований (хорошо обследованы Поднепровье, Волго-Окское междуречье, Северо-запад России, но имеются значительные белые пятна) могла приводить историков к ложным выводам. Возникает «эффект наблюдателя», когда близкие объекты кажутся более значительными; обнаруженные древние корни какого-либо этноса кажутся основными, поскольку другие территории не изучены. Подобное обследование Вятского края должно быть привязано не только к соседним регионам, но и к уже обследованным территориям, о которых сказано выше.

В идеале необходимо составить топонимический словарь, причем для целей этого раздела необязательна полная этимологизация топонимов, поскольку семантика апеллятивов второстепенна. Необходимо лишь по апеллятивам и топоформантам (например, суффиксам) определять языковую принадлежность топонима и, желательно, его возраст. На основе словаря нужно составить карты распространения топонимов определенной языковой принадлежности; отдельно – средних рек, малых рек и ойконимов. Затем нужно наложить эти карты на карты распространения исторических культур в трехмерном пространстве (x,y,t). Конечно, графически эти карты будут двухмерными, а третье измерение (проще всего – время) нужно будет держать в уме.

Как минимум, можно составить карты распространения топоформантов, принадлежность которых к конкретным языкам или их группам не вызывает сомнений, как это сделано в классической работе В.И. Топорова и О.Н.Трубачева (64) и в книге Н.Д. Русинова (51). В этой связи очень важно языковое соотнесение распространенных гидроформантов –ма, -да, -юг, -ик и –им (-ым), о которых еще будет сказано ниже.

В Кировской области такая работа на серьезном уровне не проводилась, исследователи наталкивались на непреодолимые трудности в этимологизации топонимов, которые объясняются применением только финноугорской версии происхождения гидронимов, тогда как средства других языков не привлекались. В некоторых других работах (Э.Д. Головина, Е.Н. Мошкина), посвященных русским и тюркским топонимам, ставились более локальные задачи. Исключение - статья Л.Н. Макаровой (30), о которой будет сказано в дальнейшем.

Мои (пока только поверхностные) исследования показывают, что финноугорское происхождение имеют не более 5% гидронимов, а среди дорусского субстрата – порядка 10% (цифры приблизительные). Для этимологизации топонимов необходимо привлекать как минимум языки трех семей.

Индоевропейская семья

Русский язык.

Наиболее интересно для наших целей нахождение древнерусского субстрата или даже праславянского (если таковые есть). При этом необходимо тщательно проверять возможность происхождения топонимов из близких языков, а также их переосмысления из иных языков.

Например, название села Истобенск (совр. Оричевский р-н Кировской обл.) может происходить как из древнерусского истъба, так и из лтш. istaba «комната». Но русский суффикс –енск свидетельствует, скорее, в пользу русской версии. В подтверждение этого говорит также то, что само лтш. istaba считается заимствованным из русского (М. Фасмер), и, наконец, расположение двух сел под названием Истобное на древнем пути из Киева в Булгар, где балтийский элемент не характерен (Рыбаков Б.А. 52. С. 110). С лингвистической точки зрения нельзя исключить и происхождение этого названия от времени балтославянской языковой общности, хотя это и выглядит фантастически. (Впрочем, в районе этого села находится Тиваненковское городище VII – III вв. до н.э., и при некоторой доле фантазии можно рассмотреть его как предтечу Истобенска).

Другой пример: р. Нерсма (пр. пр. Суны, пр. пр. Вои, лев. пр. Вятки) или из русского нереститься, или из лтш. nersti «нереститься». С лингвистической точки зрения (по-русски было бы *Нерстьма, *Нерестьма, а еще вероятнее – *Нерестянка) я отдаю предпочтение балтийской или балтославянской версии.

А р. Рыбас (лев. пр. Вои) заведомо не имеет отношения к русской рыбе, поскольку окончание – нерусское. Скорее, от лтш. ribati «греметь» с окончанием им. пад. м.р., поскольку маленькая речка вполне производит впечатление ручья, который в балтийских языках тоже мужского рода. Семантика обычна как в русской, так и в балтийской топонимии (ср. Гремячий ключ и т.п.).

Малопродуктивна этимологизация топонимов от диалектных апеллятивов русского языка, например, названия многочисленных рек Холуница от холун «речной нанос» или р. Слоты (лев. пр. Сандаловки пр. пр. Вятки) от слота – «грязь». Желательно выяснять происхождение и самих апеллятивов, поскольку они могут привести к другим языкам или к праславянским временам, что гораздо информативнее для историографии.

Балтийские языки.

Удивительно, но на наличие топонимов балтийского происхождения почти никто не обращал внимания, хотя они, как мы увидим, и многочисленны, и повсеместны. М. Фасмер ограничивал с востока территорию распространения балтийских гидронимов Московской областью. В последнее время стало общепризнанным доводить балтизмы до Нижегородского Поволжья.

Попытки продвинуть границу балтизмов дальше очень робки. Р.А. Агеева, этимологизируя оз. Липшо (Торопецкий уезд) из лит. lipti «липнуть, прилипать», привела пример литовского оз. Lipšys и р. Липша в Казанской губ. (ныне республика Марий Эл – С.У.) и снабдила его примечанием «несколько неожиданное соответствие». (3. С. 192). Но еще в конце XIX в. известный этнограф И.Н. Смирнов заметил, что до марийцев и до удмуртов на территориях их расселения жили какие-то «неизвестные племена» (55, 56). Он приводит целый список домарийских названий рек: Ветлуга, Кокшага и др. – и приходит к заключению, что они «не поддаются… объяснению из живых финских наречий и принадлежат, судя по сходству или даже тождеству, народу, занимавшему громадное пространство от меридиана Москвы до меридиана Перми».

Но гидроним Ветлуга этимологизируется как из балтийских (Н.Д. Русинов), так и из русского языка (очевидно). А почему никто не заметил, что Кокшага – тоже!? Koks по-латышски «дерево», s – š – типичное для балтийских языков чередование; -уга и -ага – типичные для балтийских и славянских топонимов суффиксы. Сравните ручей Кокуй (Кукуй) при лтш. koku – «лесной» на территории города Москвы, где балтизмы обычны (58). Впрочем, корень кок- принадлежность не только балтийских языков, но и говоров русского языка (Кокша ж. вологодск., «дерево скрытое водою и замытое на дне реки или выкинутое на пожню»; Кокуй м. диал., в т.ч. вятс. – среди многочисленных значений –«небольшой лесной островок»). Однако формант –ш- говорит, скорее, о балтийском происхождении гидронима Кокшага (см., в частности: Откупщиков Ю.В. 42).

О балтийских гидронимах на русском Севере говорил и екатеринбургский топонимист А.К. Матвеев, но, кажется, он не затрагивал регион Вятки.

Мы же сейчас можем уже с уверенностью констатировать, что «загадочный народ», о котором говорил И.Н. Смирнов, - балты или балтославяне. На территории Марий Эл балтийский субстрат повсеместен (кроме приведенных выше – рр. Липша, Перша, Ноля, две Нольки, Илеть, Ашит и др.). На территории Кировской области в бассейне Вятки гидронимы балтийского происхождения встречаются часто, причем, есть гидронимы, не вызывающие никаких сомнений в их балтийском происхождении. В ряде случаев можно проследить и диалектные особенности вятских и «марийских» балтизмов, хотя для полной картины необходимы дополнительные исследования лингвистов, специализирующихся на балтийских языках.

К предположительно балтийскому можно отнести название реки Медяна (пр. пр. Вятки) – ср. прус. median от балт. *med «лес»; другая гипотеза – от праиндоевропейского *medhio – «средний», от которого происходят рус. межа, между, лат. median и т.д. Уточнить происхождение трудно, т.к. само балтийское *med восходит, возможно, к праиндоевропейскому *medhio с первоначальным значением «разделительная лесополоса». (Сюда же, видимо, следует отнести р. Медяну в бас. Суры, р. Медынь в бас. Оки, р. Мезень и мн. др.). Также со знаком вопроса сюда отнесем р. Кезва (лев. пр. Иванцовки, лев. пр. Вятки) – при лит. kežti «вздуваться, распухать»; р. Кирс (пр. пр. Вятки) – написание XIX в. Кирса при лтш. ķiris «чайка»; и мн. др.

Как пример балтизма с диалектными особенностями В.Н. Топоров и О.Н. Трубачев приводят название реки Залазна в Верхнем Поднепровье. Эту и другие реки с аналогичными названиями (Залазинка, Жалижа, Жалож) они возводят к апеллятиву, означающему «железо» (64, с. 240). Причем замену ž на z они отмечают в регионе, где обитала летописная голядь, то есть считают это признаком голядского диалекта.

Голядь, балтийское племя, упоминаемое в русских летописях 11-12 вв.; жило в бассейне реки Протвы, правого притока реки Москвы, между вятичами и кривичами. В 12 в. большинство Г. было ассимилировано славянами. (БСЭ)

Заметим, что река Залазна есть и в бассейне Вятки (пр. пр. Белой, пр. пр. Вятки). Самое интересное, что в районе вятской Залазны находится крупное месторождение железных руд, которое эксплуатировалось много веков. Но я бы не стал столь однозначно относить название этой реки к балтизмам. Дело в том, что слово, обозначающее железо, - балтославянское с предполагаемой основой *ghel(e)g’h (Pokorny. 114), причем в славянских языках в результате сатемизации оба звука g перешли в свистящие или шипящие, а в большинстве балтийских – только второй (g"): лит. geležis, жем. gelžis, прус. gelso, но лтш. dzelzs. Очевидно, что звучание Залазна ближе к современному украинскому залiзна «железная», чем даже к латышскому dzelza: оно именно славянского типа. Вторая гласная а имеет диалектный характер (ср. болг. желязна и польск. želazna). Так что надо признать, что если гидроним Залазна и аналогичные и относятся к диалекту балтийского языка типа голядского, то этот диалект был очень близок к славянскому.

Но к безусловно балтийским можно отнести:

р. Илгань (пр. пр. Снигиревки, лев. пр. Быстрицы, лев. пр. Вятки) – при лит. ilga «длинная, долгая» и гидронимах в Литве: оз. Ильги, р. Ильга, р. Ильгянка;

р. Бартемка (лев. пр. Вятки) при лтш. bart «бранить» (ср. рус. бурчать, ворчать), реках Barta и Bartuva в Латвии и многочисленных примерах образования названий мелких речек от подобных апеллятивов в славянских и балтийских языках – в данном случае через *Bartьma > *Бартема с оформлением русским уменьшительным суффиксом –ка на современной языковой почве;

р. Илеть (пр. пр. Быстрицы) при лтш. ila «очень темная» и рус. ил от праиндоевропейского корня *il «грязь, ил, чернота», но с балтийским словообразовательным формантом –et.

В границах современных Сунского и Нолинского р-нов мной обнаружена территория почти сплошной балтийской гидронимии: рр. Суна, Рыбас, Ноля, Пилья, Нерсма, Лобань, Маюровка, Еранка, Елпань. На этой же территории находятся, как это ни удивительно, и ойконимы балтийского происхождения, например, две деревни Ерпули (Сунский и Нолинский р-ны). Ср. лтш. jēra «овца» и pūli «толпы», т.е. jērpūļi можно интерпретировать как «отары» по аналогии с лтш. karapūļi «полчища (врагов)», где kara – «военный, армейский».

Из ойконимов балтийского происхождения: пос. Лянгасово, дер. Лянгасы (близ Кирова), дер. Кокуй (многочисленные), дер. Тоскуй (близ п. Суна), сл. Кукарка (ныне г. Советск), хотя часть из них, возможно, через русские диалектные апеллятивы (кокуй и лянгас) балтийского происхождения (о слове ленгус (лянгас) см. Откупщиков Ю.В. (43, с. 122).

Балтославянский праязык

Многие историки языка считают, что и балтийские, и славянские языки выделились из общего праязыка, либо предки балтов и славян составляли т.н. балтославянский континуум, внутри которого не было четкой границы между диалектами славян и балтов. Хотя концепции общего праязыка и балтославянского континуума и не являются общепризнанными, с большой степенью достоверности можно считать, что предки балтов и славян в первой половине I тыс. до н.э. говорили на очень близких языках, с большими или меньшими диалектными отличиями. (О различных аспектах генезиса балтийских и славянских языков см., например, Хабургаев Г.А. 73 и Порциг В. 48).

Следовательно, топонимы, имеющие древнее происхождение, могут быть образованы нашими предками, которых трудно отнести однозначно к балтам или славянам, говорящими на общем или близких языках. Их можно назвать протобалтославяне или, короче, балтославяне.

К топонимам балтославянского происхождения можно отнести топонимы, этимологизируемые как из русского, так и из балтийских языков. Такие топонимы нужно считать «кандидатами» на древнее происхождение. Но в каждом конкретном случае надо разбираться в хронологии словообразовательных приемов. Например, есть суффиксы, которые утратили свою продуктивность; для многих из них можно определить (конечно, приблизительно) время этой утраты. Таким образом можно установить временные границы образования топонимов с этими суффиксами и определить, образовался топоним во времена балтославянского единства или после распада языковой общности.

Но даже если топоним этимологизируется при помощи языковых средств только одной группы (славянской или балтийской), это не является доказательством его «молодости». Возможно, что соответствующая основа и/или суффикс были присущи праязыку, но сохранились только в одной из этих языковых групп.

Я обозначаю здесь лишь направление для будущих исследований, безусловно, трудоемких, но именно они могут дать картину этнической истории как Вятской земли, так и всей лесной зоны Восточной Европы, предположительно заселенной балтославянскими племенами.

Претендентами на относительную «древность» можно считать гидронимы с суффиксом –н-. Как пишет Ю. Откупщиков («БОРОНА и БОРОЗДА»// 43. С. 92), «этот суффикс, потерявший или почти потерявший свою продуктивность в большинстве индоевропейских языков исторической эпохи, был весьма широко распространен в древний индоевропейский период». Еще больший возраст, видимо, у суффиксов –д- и -м-, также распространенных в вятской топонимии.

Конечно, надо понимать, что суффикс, «приклеившись» к корню в древнее время, мог попасть в топоним вместе с корнем уже в новое время, как, например, в распространенном гидрониме Суна: ср. лтш. suna «моховая, мшистая».

Также, поскольку эти суффиксы были присущи большинству индоевропейских языков, необходимо отделять от балтославянских топонимов совсем уже древних «козлищ» общеиндоевропейской эпохи, если таковые есть (см. далее).

Индоиранские (арийские) языки

Индоиранские языки, особая ветвь индоевропейской семьи языков, включающая индийские (индоарийские), иранские и дардские языки. Возможно, что первоначальное ядро этой общности сложилось ещё в южнорусских степях (следы контактов с финноуграми, имевшие место, скорее всего, к северу от Каспия) и продолжало развиваться в период расселения в Средней Азии или на смежных территориях. Наличие индоиранской языковой и культурной общности подтверждается данными сравнительно-исторической грамматики и лексики этих языков, включающей целый ряд одинаковых элементов, обозначающих ключевые понятия индоиранской культуры, религии, социальных установлений, именослова, в том числе самоназвание *arya - «арии», материальной культуры и т.д. Современные И. я. распространены в Индии, Пакистане, Непале, на Цейлоне (индо-арийские), в Иране, Афганистане, Пакистане (западная часть), Ираке (северные районы), Турции (восточная часть), СССР (Таджикистан, Кавказ). (БСЭ)

Гипотетически индоиранский субстрат (субстрат – топонимы, происходящие из языков, не сохранившихся на данной территории) можно ожидать из следующих эпох:

а) древнейшее время (неолит и ранняя бронза);

б) скифское время;

в) сарматское время;

г) постсарматское время.

Рассмотрим по порядку.

А). Многие исследователи помещают прародину ариев в район Урала, как к востоку, так и к западу от него. Но если осторожные историки видят ее на Южном Урале (чему есть, кажется, веские доказательства), то «ведисты» (исследователи древних вед) относят ее чуть ли не за Полярный круг. Если их мнение хотя бы наполовину верно, то прародина индоиранцев (или хотя бы одной из этих ветвей) может оказаться как раз на Вятке и Каме. Впрочем, по топонимам столь древнего происхождения вряд ли можно различить конкретную языковую принадлежность топонима, так как предки иранцев и индо-ариев говорили тогда на близких языках. Поскольку более позднее присутствие иранцев (народов, говорящих на языках иранской группы) на Вятке весьма вероятно, есть основания говорить именно об иранской принадлежности топонимов либо (если доказано древнее происхождение) об индоиранских, выделяя индо-арийские лишь в несомненных случаях. Конечно, гипотетически нельзя исключать и сохранение реликтовых групп индоиранцев – потомков неолитического населения – и в более позднее время.

Б). В I тысячелетии до н.э. территорию Северо-востока Европы, включая Вятку, заселяли племена ананьинской культурной общности. Принято считать эти племена финноугорскими (74, 75). По моим предположениям, эта культурная общность была или не повсеместна, или полиэтнична. Тем не менее, хотя бы часть территории бассейна Вятки она занимала. В раскопках могильников и поселений этой культуры обнаружено множество предметов скифского происхождения. Петрухин и Раевский предполагают, что это могут быть археологические следы «других скифов», которые, по Геродоту, отделились от своих сородичей и продвинулись далеко на северо-восток, за земли тиссагетов и иирков (предков мордвы и мери?) (44, с.112). Другой вопрос, что многие исследователи не уверены в моноэтничности скифов, есть предположения, например, что скифы-«пахари» были славяноязычными, тогда как ядро скифского объединения было безусловно ираноязычным (1). А на каком языке говорили «другие скифы»? На этот вопрос может дать ответ только топонимика.

В). В III в. до н.э. хозяевами Степи вместо скифов стали ираноязычные же сарматы. Учитывая обширность сарматской «империи», можно ожидать культурного влияния их и на лесную зону Восточной Европы. Но вряд ли сарматы непосредственно селились в лесу, в том числе и на берегах Вятки, в период их расцвета (III в. до н.э. – III в. н.э.); в степях им было много привольнее. Сарматы контролировали главные торговые пути Евразии, а язык торговли зачастую подавляет местные языки. И все-таки не столько появление ираноязычных топонимов того времени можно считать маловероятным, сколько возможность их хронологизации, поскольку они могут «тонуть» в топонимах того же языкового происхождения более позднего времени.

Г). Сарматский племенной союз был сначала разбит готами в III в., а затем и на сарматов, и на готов обрушились гунны. Сарматы частично вошли в состав гуннского союза, частично – отступили на окраины ареала: на Северный Кавказ, в Крым, вверх по Волге и Дону. Разбившись на отдельные племенные группы, они уже перестали представлять силу в Великой Степи. Они обосновались было на Средней Волге и в устье Камы, но туда пришли остатки гуннского союза – тюркоязычные булгары. Некоторые племена потомков сарматов вошли в состав Булгарского государства. Их участие в этногенезе камских булгар несомненно, что проявилось в языке булгар и их языковых наследниках – чувашах (в большей) и казанских татарах (в меньшей степени). Но какая-то часть потомков сарматов отступила еще севернее, предположительно – к бассейну Вятки (р-н Малмыжа – по мнению Ф.И. Гордеева - 14, который основывается на изысканиях И. Синицына - 54; другая точка зрения у В.Ф. Генинга - 12) и, видимо, достигла даже Вычегды (могильники типа Веслянского I – 20а. С. 39 - 41).

Интересно, что по мнению многих историков (Вернадский, Цветков и др.) поздние сарматы часто смешивались со славянами. В некоторых антских племенах верхушка была сарматская, а основное население – славянское. В других – от сарматов оставалось только племенное имя.

Трудно представить себе друга степей сармата на лодке, разве что на лодке стоит конь. Но бездорожные лесные пространства можно осваивать только по воде, и главное средство передвижения здесь – лодка. И не случайно в могильниках типа Веслянского (сарматских) обнаружены захоронения в лодках, что в более позднее время (как мы знаем из арабских источников) было характерно для древних русов. Логично предположить, что на Севере, так же, как и в причерноморском регионе, образовался симбиоз из сарматов и славян и сарматские могильники были в действительности сарматорусскими. (Захоронения в лодках типично и для скандинавских викингов.)

Так или иначе, но потомки сарматов в послесарматское время (IV – X вв. н.э.) Вятку не могли миновать, и искать иранские следы этого времени в вятской топонимии логично.

Первым обнаружил топонимы иранского происхождения на Вятской земле Д.М. Захаров (18, 19), правда, он объясняет их булгарским посредством, через проникновение сарматских корней в булгарский язык. Как мы видим, потомки сарматов могли называть вятские речки и поселения и лично, так сказать, участвуя в этом увлекательном процессе.

Еще раз повторю, что ираноязычные племена могли попадать на Вятку в различные исторические эпохи, поэтому задачей 2-го порядка является не только выявление иранских топонимов, но и определение их возраста.

Кельтские языки

Кельты (греч. Κελτοι), близкие по языку и материальной культуре племена, обитавшие первоначально в 1-й половине 1-го тысячелетия до н. э. в бассейнах Рейна, Сены и Луары и верховьях Дуная и позднее заселившие территорию современных Франции, Бельгии, Швейцарии, юга ФРГ, Австрии, северной Италии, северной и западной Испании, Британских островов (К. Британии получили название бритты), Чехии, частично Венгрии и Болгарии. Римляне называли их галлами (лат. Galli), отсюда название основной территории их расселения - Галлия. К., проникших в 3 в. до н. э. в Малую Азию, называли галатами. (БСЭ)

Кельты на Вятке – это, конечно, совершенно невероятно. Однако есть несколько фактов, которые вместе могут позволить рассмотреть это предположение хотя бы в качестве рабочей гипотезы.

Западнее Вятки есть древний город Галич (н. Костромская обл.). Этимология топонима Галич считается не вполне ясной. Одно из предположений – это название перенесено из Западной Руси, от другого города Галич – не вполне убедительно. Общепризнанная этимология западного Галича – от кельтского племени галаты, которые оставили целый ряд ойконимов: Галиция (Западная Украина), Галатия (Малая Азия), Галисия (Испания), Галата (район Стамбула), два города Галац (Румыния) и т.д. В районе западного Галича добывали соль, поэтому было и другое предположение о происхождении названия – от кельтского апеллятива со значением «соль», ср. валл. halen, др.-корн. halion. Но она не проходит по лингвистическим соображениям: во всех европейских источниках Галич и Галиция начинаются на G, а в западноевропейских языках h никогда не переходит в g. И в то же время можно заметить, что многие европейские ойконимы, связанные с добычей соли, имеют кельтское происхождение, например г. Галле (Halle) на р. Зале (Sale). В данном случае и то и другое от апеллятива «соль», но город – от кельтского, а река – от германского или балтославянского. Начальное Гал- в топонимах Галич и Галле имеют разную этимологию (от gal- и hal-), но происходят из одного языка! Любопытно, что оба апеллятива – означающих «соль» и «галл» - если наши предположения верны, сходятся в названии другого древнего города, расположенного рядом с восточным Галичем, - городе Солигалич.

Таким образом, можно предположить, что древние галлы, будучи сильнейшим племенем в варварской части Европы, контролировали стратегические соляные месторождения, отчего города при них получали кельтские имена. Причем русский суффикс –ич в названии Галич говорит о принадлежности галлам либо о предпрошедшем времени галльского (кельтского) контроля (от *галичь – принадлежащий потомкам галлов).

Считается, что следы кельтов доходили на северо-восток вплоть до Новгородской земли и Ладоги. А не дальше ли? Не простиралась ли их загребущая длань вплоть до нашего Галича? Хотя бы как контроль над стратегическими запасами соли?

А при чем здесь Вятка? Вятская земля и древний город Вятка (дохлыновского времени) считались вотчиной галицкого князя (см. договорные грамоты Василия II и Юрия Галицкого от 11 марта 1428 г.: 83. С. 20). Хотя, конечно, вотчинная зависимость Вятки была только на бумаге, скорее, как притязание галицких князей. Мы знаем, что связи Вятки с землями Русского государства были прерваны до 1374 года и восстановлены только через Устюг, по Югу и Моломе, а Вятка была вплоть до 1489 г. совершенно самовластной. Это может означать, что притязания Галича на Вятскую землю говорят о каких-то более древних связях.

Впервые сообщил о кельтах (галатах) цивилизованному миру Геродот, передав их имя в двух формах: κελτοι и γαλαται. Мы знаем, что самоназвания многих кельтских народов содержат корень gal-: галлы во Франции, гаэлы в Шотландии, галаты в Восточной Европе. В западной Карелии есть местечко Калаттома, которое можно интерпретировать как «земля галатов». Финны не произносят звук г в начале слова, заменяя его на к; -то- - суффикс принадлежности; -ма от маа – фин. «земля». В Лахтенпохском р-не Карелии – оз. Калаттоманлампи. Севернее Хельсинки есть многочисленные ойконимы с основой kelt-: Келтакангас, Келтаниеми, Келтиянен. Не являются ли топоосновы kelt, kalat и этноним kelt отражением этнонима galat, попавшими в топонимы и к Геродоту через финское посредство? Во всяком случае, вряд ли этноним κελτοι Геродот нафантазировал. Фактом являются также многочисленные ойконимы с основой gal- почти во всей Европе и с основой kelt-, kalat- в самых северных районах, в местах обитания финских племен.

В связи с этим отметим две реки: Южная Кельтма, пр. пр. Камы и Северная Кельтма, лев. пр. Вычегды, которые берут начало в одной местности (север Пермской обл.) и текут в противоположные стороны. Мне представляется неверной интерпретация гидроформанта –ма от общефинского маа «земля, местность». Но в данном случае можно предположить первичным название местности, из которой вытекают две реки. И опять-таки мы видим, что эта местность имела стратегическое значение, как соединяющая (или разъединяющая) две крупные речные системы – Вычегды (Северной Двины) и Камы (Волги).

Эта предположительная «кельтская земля» расположена к востоку от Вятки, т.е. Вятка – между Галичем (городом галлов или потомков галлов) и «землей кельтов» - тех же галлов.

На Верхней Каме, в непосредственной близости от Вятки, есть село Лойно (Верхнекамский р-н Кировской обл.). Но loin – очень распространенный топоформант в кельтских землях Британии. По-гаэльски loinn – мест. пад. от lann «то, что огораживают, огороженное место». Правда, ойконим Лойно можно объяснить и из русского: от глагола лить. Но использование апеллятива с такой семантикой более характерно для названий водных объектов, а не населенных пунктов.

Кое-какие кельтские следы можно заметить в вятском диалекте, и наоборот.

Например, слота во многих диалектах «слякоть, мокрядь». Слово общеславянское, имеет общеиндоевропейские корни. В германских языках - близкое значение, например, нор. sletta «дождь со снегом». Но именно в диалектах, близких к вятскому, и в кельтских языках это слово имеет несколько иную семантику:

слотина – «небольшое, но вязкое болото»;

слотить – «грязнить, пачкать, плескать и лить вокруг»;

ср. гаэл. и ирл. slod – «лужа, грязь, барахтаться в воде, пачкать, грязнить, марать».

Корень отражен и в гидронимии: вблизи Кирова есть р. Слоты, лев. пр. Сандаловки пр. пр. Вятки. См. также нас. пункты Слотино в Нижегородской обл. и Slotten на севере Норвегии.

Примеров, подобных приведенным выше, в моих материалах не много, но они есть и еще. Во всяком случае, я бы не решился отвергнуть кельтскую гипотезу только по причине ее экзотичности.

Германские языки

Германские языки, группа родственных языков, распространённых преимущественно на З. Европейского континента. Одна из ветвей индоевропейской семьи языков. Современные Г. я. - английский, немецкий, нидерландский (голландский), фламандский, фризский - относятся к западной группе. Шведский, датский, норвежский, исландский и фарерский языки образуют северную, или скандинавскую, группу Г. я. (БСЭ)

Сразу напрашивается этимологизация названия р. Сандаловка (пр. пр. Вятки, р-н г. Кирова) из германских языков – от протогерманского *sanda- «песок, песчаный» (англ. sand). Основы, указывающие на характер дна реки (песок, ил, глина, камень) типичны в гидронимии всех народов. Ср. также р. Санда (лев. пр. Линды, Нижегородская обл.), оз. Сандал (Карелия), дер. Сандалово (Череповецкий р-н Вологодской обл.).

Но эти топонимы могут быть этимологизированы и из иранского sant «камень», имеющего, видимо, общее происхождение с германским sanda. Слова сандал (сантал) и сандалия также индоиранского происхождения от основ, означающих «светлый, блестящий» и, предположительно, «почва», по своей семантике могущих быть основой гидронима. Конечно, трудно отнести к иранизмам название озера в Карелии, но есть и р. Сандата (пр. р. Егорлык, Ставропольский край), которую, с другой стороны, трудно отнести к германизмам по географическому положению. Сложность в том, что корень общеиндоевропейский.

Есть на Вятке еще несколько топонимов, у которых можно предположить германское происхождение, но все это под вопросом.

Кстати, на корреляцию названий рек Вишера на Северо-востоке Европы (пр. Волхова; пр. Вычегды; пр. Камы) с древним названием германской реки Везер (древневерхненемецкое Wisura, лат. Visurgis) указывал еще М. Фасмер (107). Но и здесь двойственная картина: название реки на территории Германии может быть балтийского или славянского происхождения, тем более что та же основа встречается и на неоспоримо древней балтославянской территории Верхнего Поднепровья, в Литве и древней Пруссии (64. С. 180). (Заметим для полноты, что А.К. Матвеев в одной из работ (31) связал гидронимы Вишера с гидронимами Бисера (лев. пр. Вятки) и Бисерть (пр. пр. Уфы, пр. пр. Белой, лев. пр. Камы), усмотрев в них угорское происхождение, что, конечно же, ошибочно, т.к. исконные финноугорские слова не начинаются на звонкие взрывные согласные.)

Но есть один гидроним, который если не на 100, то на 99% можно считать германским, вероятно, эпохи викингов. Это р. Гостиладор (лев. пр. Летки). Сама это река течет по территории респ. Коми, но относится к бас. Вятки. Это название дает веские основания вести топонимический поиск, в том числе, и в германском направлении. Об этимологии гидронима Гостиладор – см. ниже.

Праиндоевропейский язык

Нельзя полностью отбрасывать версию сохранения древних реликтовых названий праиндоевропейского времени, во всяком случае, того времени, когда разделение индоевропейских языков еще не было явно выражено, т.е. III тысячелетия до н.э. Нельзя также заведомо отрицать существование на определенных отрезках времени ныне вымерших индоевропейских языков, собрать данные о которых мы можем только с помощью топонимики (как это случилось с палеобалканскими языками, в т.ч. с языком древней Трои). Эти проблемы выходят за пределы моей работы.

Замечу лишь, что этимологизировать топонимы второго типа (из вымерших языков) можно только в том случае, если в этих топонимах есть элементы (основа и суффикс), совпадающие или коррелирующиеся с элементами известных родственных языков либо воссозданными элементами праязыка. Но в этом случае вдвойне сложно отличить топонимы первого типа (из праязыка) от второго.

По моему предположению, к топонимам первого типа, наиболее древним, относятся гидронимы с суффиксом –ма. Многие из них имеют общеиндоевропейские корни древнего происхождения, например, mol- (Молома), lek- (Лекма), Также за пределами Кировской обл.: корни oš- (Ошма, пр. Пижмы), sar- (Сарма, пр. Мокши), ser- (Сердемь, Сердема, пр. Пьяны) и т.д.

Также претенденты на древнеиндоевропейское происхождение – две реки Кобры (если предположить первоначальный корень kub-) и две реки Немды (пр. пр. Пижмы и лев. пр. Вятки).

Но, вообще говоря, необходим системный анализ групп гидронимов с этими суффиксами (-ма, -ра, -да), не ограниченный, конечно, рамками локальных территорий.

Рискну предположить и наличие очень древних ойконимов. Например, странным выглядит название дер. Мундоро (вблизи г. Орлова) в окружении совершенно русских ойконимов (Криничи, Усковы, Назаровы, Боярское и т.п.). Название этого населенного пункта удивительно совпадает (конечно, учитывая закономерные для русского переходы dh>d и o>u) с воссозданной праиндоевропейской основой *mondh-r-o (Pokorny J. 114, I, 730), которую можно перевести как «мудрый» или «бодрый, деятельный». Хотя, разумеется, вероятнее предположить балтославянское происхождение из общей основы *mo dr-, где o - о носовое; ср. лит. mandras «бодрый, деятельный, проворный, умный, гордый», рус. мудрый - через прозвищное или родовое имя. В это тоже трудно поверить, так как тогда надо предположить, что этому названию не меньше тысячи лет. Но стоит приехать в деревню Мундоро, на высокий берег Вятки, осмотреться вокруг, чтобы понять: именно здесь должны были селиться наши предки, если они были мудрыми, деятельными и гордыми!

Финноугорские языки

Поскольку считается, что территорию Кировской области и всего Северо-востока Европы заселяли финноугры (плюс самодийцы на Крайнем Севере), то практически все гидронимы уже пытались выводить из финноугорских языков. Но действительно научных работ не так уж много (отметим, например, работы Ф.И. Гордеева из Марий Эл и А.С. Кривощековой-Гантман из Перми). При этом даже самым крупным специалистам не удается избежать субъективизма, возможно, потому, что они являются представителями малых народов.

Например, проф. И.С. Галкин (Йошкар-Ола) считает гидроним Ветлуга русским переосмыслением марийского названия. С этим трудно согласиться: –уга является типичным балтославянским суффиксом, а ветла (также лтш. vituols «ива») – вполне подходящая основа для речного топонима, которые часто образуются от названий преобладающих растений. Нельзя исключить образования гидронима Ветлуга, как и апеллятивов ветла и vituols, от общего балтославянского корня вит- (рус. вить, лит. vyti и т.п.) со значением «извилистая». (Другая версия: от балт. vieta «место» и lauk- «поле» - Ф.И. Гордеев.) Топонимическое окружение (Волга, Керженец, Уста, Урга) и простота этимологии дают балтославянским версиям предпочтение. Другое дело: «На Ветлуге всегда жили марийцы!». Если брать это утверждение на веру, тогда приходится использовать экзотические рассуждения Галкина.

Но все же, если отбросить явно сомнительные случаи, большинство научных этимологий специалистов из финноугорских республик надо принять. Другое дело – работа доморощенных топонимистов, сопоставляющих географические названия с лексемами из многочисленных словарей «по сходству звона» (выражение В.К. Тредиаковского). Отсюда появляются и получают широкое распространение такие перлы, как Уржум - «увидел белку» (мар.).

При этимологизации из финноугорских языков надо учесть, что эти языки далеко разошлись друг от друга, не менее, если не более, чем индоевропейские. Например, общность языков угорской группы с другими финскими языками видна только специалистам. Предполагается, что языки этой группы выделились из общего праязыка, по разным оценкам, 5 - 7 тысяч лет назад. Но и прибалтийскофинские, поволжскофинские и пермские имеют не так много общих лексем, т.к. испытали сильное и различное влияние соседних языков. Поэтому этимологизация «из финноугорского языка» бессмысленна. Надо определять, из каких конкретно языковых групп (или из древнего праязыка) произошли те или иные топонимы.

А вообще говоря, разделять топонимы индоевропейского и финноугорского происхождения чаще всего несложно даже при беглом рассмотрении. Слишком различны языки этих семей. Например, в финноугорских языках слова никогда не начинаются (за исключением заимствований новейшего времени) на звонкие взрывные согласные, согласные ж и з. Крайне редки два согласных подряд в начальной позиции, тогда как согласные к, п, т в начале слова явно преобладают. С другой стороны, индоевропейские языки – флективные, т.е. словообразование происходит преимущественно при помощи флексий, например, многозначных суффиксов и окончаний, тогда как финноугорские языки (также как самодийские и тюркские) – агглютинативные, в которых слова образуются, образно говоря, «прилипанием» основ и однозначных аффиксов.

В топонимике это проявляется в том, что концы у индоевропейских топонимов, как правило, суффиксные: Вятка, Быстрица, Летка, Коряжма, Молома, Чепца и т.п. У финноугорских топонимов в конечной позиции находятся, как правило, апеллятивы, обозначающие тип географического объекта, их называют топоформантами: Косью от ю «река» (коми), Колянур от нур «поле» (мар.), Порывай от вай «проток» (удм.).

Считается, что возможны случаи отбрасывания финноугорских топоформантов на русской почве, но это редкое исключение. Чаще они определенным закономерным образом преобразуются, исходя из языкового удобства новых «пользователей». Например, топоформанты –нгер, -нер, -нерь, -гер с предшествующей гласной, по мнению Н.Д. Русинова (51), выводятся из исходного марийского энер «речка».

При этом надо учесть, что индоевропейские и финноугорские концы, имея различную природу, могут формально совпадать, например, индоевропейские суффиксы –ва и –ма совпадают по звучанию с финноугорскими топоформантами, восходящими к апеллятивам ва – коми «вода, река» и маа – фин. «земля, местность». Правда, финноугорское ва ограничено в распространении ареалом пермских языков, потому что в языках других финноугорских групп не зафиксировано (скорее всего, это слово заимствовано из индоевропейского, ср. вода, water и под., либо ностратического происхождения). А следов пермских языков далеко за пределами проживания нынешних пермских народов не обнаружено (исключения – Крайний Север и Западная Сибирь, которые коми осваивали вместе с русскими).

Напротив, апеллятив маа имеет аналоги в других финских языках, но по своей семантике он, мягко говоря, мало подходит для образования гидронимов.

Пермские языки

Территория нынешнего расселения пермских народов непосредственно примыкает к Кировской области, причем, центрами этногенеза удмуртов явились притоки Вятки Чепца и Кильмезь. По этим причинам неудивительно присутствие в бассейне Вятки пермских гидронимов, имеющих характерные речные форманты –ва, -ю, -шор (-сор), -вож, -чер (-сер), -ёль, -йыв (-ив) для коми языков и –вай, -шур (-сур) для удмуртского языка. А. Кривощекова-Гантман (25, 26) полагает, что формант –я может быть не только хантыйским «река», но и переработанным на русской почве пермским (коми) –ю «река».

Заметим, что –я может быть и русским, и балтийским окончанием, например, р. Белая на русской территории, Akija, Ašvija, Pomija в Литве или Ноля и Пилья в Кировской обл. при лтш. pieliet «налить, наливать»; ср. лтш. noleja «долина» (дословно «заливная») от noliet «залить, заливать». Суффикс –ва также широко представлен в русской и балтийской гидронимике (Москва, Протва, Немолодва, Daugava, Vaduva, Tytuva и несть числа) на территориях, где пермских следов нет и в помине. Конечно, как мы говорили выше, всестороннюю и точную картину распространения гидронимов соответствующего происхождения может дать только полное обследование гидронимии бассейна Вятки с составлением карт. Но применительно к пермским гидронимам и без глубоких исследований видно, что удмуртские, коми-зырянские и коми-пермяцкие гидронимы находятся на территориях современного расселения этих народов или непосредственно примыкают к ним. Правда, сюда же надо включить территорию Афанасьевского р-на Кировской обл. (верховья Камы), где проживала этническая группа коми-зюздинцев, обрусевших в XX веке.

Что касается коми-пермяцких гидронимов, то их исследователь А. Кривощекова-Гантман заметила, что область их распространения шире территории Коми-Пермяцкого округа, распространяясь на юг от его границ (но не на запад, где находится бассейн Вятки!) – 26.

Удмуртские названия населенных пунктов глубоко проникают на территорию Кировской области вплоть до устья Чепцы (и устья Кильмези на юге) при том, что удмуртских названий рек в низовьях Чепцы нет. Это говорит об экспансии удмуртов уже в новое время. Обращает на себя внимание обилие в этом районе (вообще говоря, редких в населенных местах) гидронимов, происходящих от названий населенных пунктов (Филипповка, Каринка и т.п.) и прозрачных русских гидронимов (Святица, Талица и т.п.) – то есть и в тех и в других случаях – молодых. Значит, в этом районе была нарушена топонимическая преемственность, отсюда можно сделать вывод о резкой этнической смене в этом районе, возможно, катастрофической – уже в историческое время. Причем предыдущее население было не удмуртским, иначе древние названия сохранились бы.

Этимологии из пермских языков в отношении гидронимов, находящихся за пределами обозначенных выше территорий, сделанные топонимистами-любителями, неубедительны. Например, этимология р. Юрья (лев. пр. Великой, пр. пр. Вятки) от коми юр «голова» (Д.М. Захаров. 18) сомнительна по семантике и топонимическому окружению. Если это и финноугорское название, то, скорее, надо искать другие финские или угорские (или даже самодийские) корни. Ср. р. Юрюган (лев. пр. Ветлуги лев. пр. Волги), зафиксировано в такой форме в Книге Большому чертежу (XVII в. - 21), сейчас называется Юронга. –юган – типично угорский (мансийский) формант, -нга – возможно, марийский или балтийский (ср. Паланга, см. также ниже). Также р. Юръяха (лев. пр. Моховой, лев. пр. Пуры, пр. пр. Пясины) на Таймыре и Юръяха (пр. пр. Коротаихи) в Большеземельской тундре, где –яха «река» - типичный ненецкий гидроформант. Естественно предположить (хотя не обязательно), что и основа может быть объяснена из этих языков. (Заметим в скобках, что целый ряд вятских и камских гидронимов, включая и саму Каму, имеют загадочное соответствие на Таймыре и в бас. Енисея.)

Р. Кобра из коми корби «дремучий лес» столь же невероятно, т.к. непонятно, почему река названа лесом, тем более что дремучий лес в северных районах не является отличительным признаком. Если р. Ошлань из перм. ош «медведь», то непонятно, откуда взялась лань. Р. Курчум объясняется из удм. «лубяной чум», но также непонятно, почему реку назвали чумом (этимологию названия Курчум надо рассматривать в контексте всего ареала с окончанием на –ум (ср. р. Уржум), простирающемуся далеко за пределы бас. Вятки).

Марийский язык

Марийские топонимы также образуются при помощи топонимических формантов, обозначающих тип географического объекта. Выше уже было упомянуто о гидроформантах –нгер, -нер, -нерь, -гер с предшествующим гласным. Дискуссионно марийское происхождение гидроформанта –нга (-нка). По крайней мере, Н.Д. Русинов и А.К. Матвеев (33) не относят его к марийским, в отличие от марийских исследователей. Этот вопрос требует дальнейшей проработки. Для марийских ойконимов характерны форманты –нур (поле) и –ял (деревня).

Анализ показывает, что марийские гидронимы встречаются в Вятско-Ветлужском междуречье, едва ли не больше в северной его части, тогда как на территории самой республики Марий Эл распространены балтийские или балтославянские названия, в первую очередь, наиболее значительных рек. Это говорит о том, что марийское население там появилось сравнительно поздно, выселив, уничтожив или ассимилировав балтийское или балтославянское. А на севере Вятско-Ветлужского междуречья, наоборот, марийцы были ассимилированы русскими, хотя сохранялись там вплоть до XVIII века.

На юго-востоке Кировской области мы видим картину, аналогичную восточным районам (см. предыдущий раздел): изоглоссы (границы топонимов соответствующего типа) марийских ойконимов расположены севернее изоглосс марийских гидронимов. Поскольку в принципе они моложе, это означает, что марийцы продвигались на север и восток, в пределы Кировской области, уже в историческое время.

Конечно, эти рассуждения и по поводу пермских, и по поводу марийских топонимов довольно умозрительны. Для уточнения вопроса необходимо проанализировать гидронимы (поскольку они могут быть образованы из более древних пластов языка) с неопознанными концами, т.к. могут существовать форманты, образованные от не сохранившихся в современных языках апеллятивов. В частности, не совсем ясно происхождение речных окончаний –нга, -еж, -ег, -ым (-им), -ум, -ик и т.п.

При этом мы не будем забывать, что основные характеристики языка даже за тысячелетия существенно не меняются, поэтому и для самых древних гидронимов (если таковые есть) применимы общие принципы словообразования и фонетики современных языков.

И заметим, что и без глубокого анализа ясно, что среди основных притоков Вятки (кроме Кильмези, и то с большим сомнением) претендентов на пермское или марийское происхождение названий нет. Таковыми могут быть только названия притоков второго-третьего и более порядков (т.е. притоки притоков и их притоки).

Прибалтийскофинские языки

На северо-западе Кировской области есть ареал гидронимов с финальным формантом –юг. Почти весь он находится в бассейне реки Юг (водная система Северной Двины), поэтому выходит за пределы рассмотрения этой работы. Однако этот формант встречается и в пограничных районах бассейна Вятки, а один гидроним расположен довольно далеко за пределами основной изоглоссы (р. Мурдюг, лев. пр. Вятки).

В бассейне Северной Двины, а значит, возможно, и Юга обитала летописная заволочская чудь. Этноним чудь без уточнения применялся к прибалтийскофинскому народу – предкам эстонцев. Можно предположить, что и заволочская чудь была близка по языку к прибалтийской чуди.

Гидроформант –юг можно (предположительно) вывести из финского joga «река». Некоторые гидронимы с гидроформантом –юг (но не все) этимологизируются из прибалтийскофинских языков, например, Пинюг (пр. пр. Юга) – из фин. pieni или вепсского пэнь «малый».

Ареал форманта –юг близок к местам проживания вепсов, поэтому, возможно, нужно привлекать инструменты этого языка. Впрочем, само отнесение вепсского языка к определенной языковой группе дискуссионно. Некоторые исследователи относят его к прибалтийскофинской группе, другие считают, что он занимает промежуточное положение между прибалтийскофинскими языками и поволжкофинскими или пермскими. Возможно, вымерший язык обитателей реки Юг составлял с вепсским одну особую группу. Проблема требует дальнейшего изучения, как и вопрос, нет ли других топонимов, принадлежащих к прибалтийскофинской либо к какой-то другой, вымершей, группе финноугорских языков.

Саамский язык

Саамский язык формально относят к прибалтийскофинской группе, но в силу обстоятельств, о которых я скажу ниже, я выделил саамский язык в особый раздел. Дело в том, что саамы (лопари, лапландцы) сильно отличаются от большинства финноугров в расовом отношении (они образуют особую лапландскую расу) и от всех народов – образом жизни и культурой. Саамский язык содержит целый ряд лексем из первобытного фонда, которые не относятся к финноугорским, в частности, обозначающих понятия, связанные с оленеводством и охотой на оленей – их исконными занятиями на протяжении тысячелетий.

Лопари были первыми оленеводами Европы, причем их способы ведения хозяйства совершенно оригинальны, непохожи ни на способы азиатских оленеводов, ни их ближайших соседей по Арктике – ненцев (которые пришли из Азии уже в историческое время).

Поэтому исследователи считают (см., например, Боси Р. /Roberto Bosi/. 6), что первоначально язык лопарей был иной, не финноугорский, а затем они переняли язык своих более многочисленных соседей, оставив только те слова, которым не нашлось аналогов в древнефинском языке.

Западные лапланологи предполагают, что саамы были древнейшим (или одним из древнейших) народом Западной и Центральной Европы. Они заселяли ее от Испании до Финляндии, но затем были оттеснены в горы (в Пиренеи и Альпы) и на Север и вымирали по мере уничтожения оленьих стад, сохранившись только на территории нынешней Лапландии. Антропологи находят черты сходства с лапландцами (незначительную лапоноидность) у басков и коренных обитателей Альп.

Можно предположить, что предки лопарей занимали и всю лесную часть Восточной Европы. Антропологические данные этому не противоречат. Индекс уплощенности лица (по Г.Ф. Дебецу; 16) неолитического населения лесной полосы Русской равнины (сборная серия) равен 45,0, что говорит о неевропеоидном характере населения (у европеоидов этот индекс от -16 до +20), и соотносим с современными лопарями (около 35, уменьшение может быть объяснимо незначительной метисацией, т.е. смешением с окружающими европеоидами). Еще на заре исторического времени лопари жили значительно восточнее и южнее своей нынешней родины, например, в районе Ладожского и Онежского озер. Ареал саамских топонимов, по общепризнанному мнению, включает нынешнюю Карелию, Архангельскую и Вологодскую области (см. карту в статье Е.М. Поспелова - 49, с.36)., вплотную подходя к Кировской области с северо-запада. При этом сам же Поспелов (101) вслед за Фасмером (107) выводит и название р. Луза (пр. пр. Юга) из саамского (от саам. лусс «лосось»), хотя Луза протекает восточнее обозначенной им изоглоссы. И хотя эта этимология представляется более чем сомнительной (ее критика выходит за пределы этой работы), все же стоит поискать следы саамов на территории Кировской области, в т. ч. и в бас. Вятки. На территории Кировской области есть три деревни под названием Лопари: две в Слободском р-не и одна в Даровском. Последняя расположена на р. Луптюг (пр. пр. Ветлуги), а рядом есть р. Лаптюжка (лев. пр. Ветлуги). Может быть, названия этих рек от фин. *lapp-to-joga, что можно перевести как «река, населенная (изобилующая) лопарями»?

Из гидронимов бас. Вятки претендентом на саамское происхождение можно считать р. Чемелки (пр. пр. Моломы), которая в грамоте Ивана III от 1485 г. зафиксирована как Чемиолина, - при саам. čoalme «пролив», распространенной гидрообразующей основы в районах саамской гидронимии (рр. Челма и Челмасручей в Карелии и Ленинградской обл., р. Челмохта и т.д.). В данном случае могли произойти метатезы вместо стяжения гласных (которые мы наблюдаем в Ленинградской обл.) при (и вследствие) весьма необычной фонетике для вятской топонимии.

Стоит обратить внимание на речки Нюнча и Нинча (Список населенных мест по сведениям 1859 – 1873 гг. 104; 30 верст к северу от г. Вятки), названия которых перекликаются с отмеченным М. Фасмером «саамизмом» njuktša и саамским апеллятивом нюхч- «лебедь». Впрочем, названия этих речек необходимо сопоставить с протекающей в г. Кирове р. Люльченкой (лев. пр. Вятки; предполагаемая первоначальная форма *Люльча) и, учитывая отсутствие финноугорского форманта, проверить также индоевропейскую (при герм. lul-, др.-инд. lulitas и рус. люли) и тюркскую версии (при тюрк. ча(й) «вода»).

Гидронимы на –юг надо исследовать и на принадлежность к саамскому субстрату – от саам. йогк «река».

Но самое интересное – название деревни Кувакуш (на многих картах - Муринская) на крайнем востоке Кировской области, в Афанасьевском р-не, которое очень близко к саамскому апеллятиву кувакса «переносное жилище» (99, с. 311), причем вероятно, что название деревни ближе к оригинальному звучанию, чем форма, отмеченная в энциклопедии. Ср. также дер. Кувакинская (Шенкурский р-н Архангельской обл.) и дер. Куйвакангас (пров. Норботтен, Швеция, в лесном массиве на границе с Финляндией) в тех районах, где присутствие саамских топонимов не вызывает удивления.

По данным «Списка населенных мест по сведениям 1859 – 1873 гг.» деревню Кувакуш населяли пермяки, а точнее – зюздинцы, особая этнографическая группа коми, обрусевшая в XX веке. Именно у зюздинцев Н.Н. Чебоксаров отметил лапоноидность, вообще говоря, для других коми (пермяков, зырян, ижемцев) не характерную (79).

Наличие ойконимов Лопари (на северо-западе, в центре и на севере Кировской области) и Кувакуш (на востоке) говорит о том, что еще в историческое время (в пределах времени сохранения названий населенных мест) на территории северной половины Кировской области сохранялись реликтовые группы лопарей, из которых, видимо, не все ушли на северо-восток, но и частично растворилились в местном (пришлом или тоже автохтонном) населении, повлияв на расовый тип некоторых групп.

Таким образом, можно заключить, что топонимические изыскания в саамском направлении могут быть продуктивными. Но не исключено, что древнейший вятский субстрат связан как раз с исчезнувшим исконным языком лопарей, а задача этого отождествления представляется архисложной, если не фантастической.

Угорские языки

Появление угорских этносов в Вятском крае могло произойти в разные эпохи. В печати появлялись гипотезы об угорском характере некоторых исторических культур, имевших отношение к Вятской земле (ананьинской, пьяноборской). Особенно большую прессу получила дискуссия о прародине венгров. В этом отношении отмечались и вятские гидронимы на –им (-ым).

В конце концов, большинство исследователей пришло к выводу, что искать прародину венгров севернее Южного Урала бессмысленно. Н. Д. Русинов (51) отмечает незначительные венгерские следы в топонимике Нижегородской обл., где они могли оказаться на пути из сибирских степей в Паннонию. Но, во-первых, достоверность этих следов сомнительна, а во-вторых, они в южной части Нижегородской области, т.е. в другой климатической зоне и на значительном расстоянии от рассматриваемой нами территории.

А.К. Матвеев, известный специалист по угорской топонимике, сначала допускал возможность угорской интерпретации гидронимов на –им, но наряду с финской (32. 1970). Однако в более поздней работе (35. 1997. С. 9-10) он фактически признал обе эти версии несостоятельными (как и для других гидронимов, заканчивающихся на носовую согласную с предшествующим гласным, определив их как «загадочные»).

С другой стороны:

из письменных источников мы знаем о сражениях вятчан с вогуличами (манси), значит, уже в историческое время обские угры обитали значительно ближе к Вятке, чем сейчас;

в Кировской обл., в т.ч. в бас. Вятки, немало гидронимов на –я, некоторые могут оказаться и угорскими (об этом мы говорили выше);

в непосредственной близости от рассматриваемой территории, к юго-западу, на карте XVI в. зафиксирован гидроним Юрюган с типично угорским (мансийским) топоформантом -юган, а это еще дальше от нынешней мансийской территории; в бас. Вятки есть р. Юрья с той же основой и с формально угорским финалем (но хантыйским);

в бас. Вятки есть р. Сургут (пр. пр. Лудяны, лев. пр. Вятки), название которой совпадает с древним ойконимом в районе нынешнего расселения хантов; по мнению историка Сибири П.Н. Буцинского Сургутом называлась целая область наподобие Нарыма; т.о. название вятской речки повторяет название хантыйской местности.

По этому поводу рискну выдвинуть противоположную версию: вятский Сургут не угорского, а индоевропейского происхождения, а значит, и сибирский Сургут – тоже. Она основана на следующих фактах:

Сургут не этимологизируется из угорских языков (А.К. Матвеев, 35);

тюркская версия (основанная на сингармонизме) не нашла лексического подтверждения;

на русском Северо-западе есть озеро и река с похожим названием Стергут (Осташковский уезд Тверской губ.; 3. С. 196), которое Агеева относит к балтизмам;

Ut – типичный балтийский суффикс, широко представленный в балтийской гидронимии;

вятская р. Сургут протекает вблизи (менее 10 км) территории сплошной балтийской гидронимии (о которой мы говорили выше);

в балтийских языках есть корень sarg- (лит. sargus «сторожкий», лтш. sargat «охранять, караулить», sargs «сторож»); основы с подобной семантикой часто встречаются в топонимии (ср. многочисленный вятские Караулы и Кордоны), в т.ч. и в гидронимии со значением «пограничная, сторожевая река»; мена а>у возможна вследствие сингармонизма, который не исключен и на русской языковой почве для гармонизации иноязычных названий, но можно предположить и влияние тюркского или финноугорского субстратного населения (ср. рр. Вишкиль и Кишкиль, расположенные по другую сторону от вятского Сургута по отношению к территории балтийской гидронимии);

тверской Стергут можно объяснить как частичную русскую кальку балтийского названия, образованную в условиях двуязычия (ср. рус. стеречь);

вопреки распространенному мнению, для Западной Сибири характерен индоевропейский субстрат, причем к нему относятся названия крупнейших рек (Пышма, Конда, Тавда, Исеть, Обь).

Во всяком случае, наличие гидронима Сургут нельзя считать аргументом в пользу угорских следов в вятской топонимии. Но, конечно, гидронимы на –я, в т.ч. и Юрья, нужно проверить на возможную причастность к угорским языкам. Хотя с большой долей уверенности можно сказать, что угорские этносы, если когда-либо и обитали на каком-то участке Вятской земли, не оставили глубокого следа в вятской топонимии.

Самодийские языки

Самодийские языки входят вместе с финноугорскими в уральскую семью языков, хотя они разошлись очень давно (в неолите, если не раньше). Появление самодийцев на Вятке противоречит общепринятой историографии этих народов, поэтому выявление самодийских топонимов на этой территории можно считать невероятным. Но все-таки отдельные самодийские следы вроде бы проявляются, но у меня пока слишком мало материала даже для того, чтобы выдвинуть эту версию хотя бы в виде гипотезы.

Вятская земля имеет богатую историю. Она стала заселяться еще в глубокой древности, очевидно, уже в верхнепалеолитическое время (50-15 тыс. лет назад). На территории области известны археологические памятники эпохи мезолита, неолита, бронзового века. В VII в. до н.э. в бассейне Вятки начался железный век. Ранний железный век здесь представлен памятниками ананьинской культуры. Ананьинцы принадлежали к финно-угорской этнической группе. Есть предположение, что они назывались тиссагетами, о которых упоминает древнегреческий историк Геродот, помещавший их к северо-востоку от скифов и сарматов. Памятники этой культуры известны в большом количестве на нижней и средней Вятке и ее притоках: Наговицынское городище (г.Киров), Пижемское (близ г.Советска), Кривоборское (близ с.Просница) и другие.

Во второй половине 1 тыс. н.э. в бассейне Вятки происходили сложные этнические процессы. В восточной части бассейна шло формирование удмуртских племен, в западной складывались племена марийцев, на севере края - племена коми. Эти племена сформировались на базе финно-угорской языковой общности. Но их поселения в раннем средневековье встречались редко. Большая часть территории была безлюдна и покрыта девственными лесами и болотами. Главными занятиями населения были земледелие, домашнее скотоводство и охота на пушного зверя.

В конце XII-нач.XIII вв. в бассейн Вятки стали проникать русские, они селились на свободных землях среди удмуртов и марийцев. Во второй половине XIII в. приток русских на Вятку усилился в связи с монголо-татарским нашествием. Древнейшие русские поселения обнаруживаются на Вятке между Котельничем и Слободским. Здесь возникло несколько русских городищ: Котельничское, Ковровское, Орловское, Никулицкое, Хлыновское и др. Основная часть переселенцев шла на Вятку с Новгородской, Устюжской, Суздальской и Нижегородской земель.

Вятка впервые упоминается в летописях под 1374 годом в связи с походом новгородских ушкуйников на Волжскую Болгарию, входивщую в то время в состав Золотой Орды. "В лето 6882 (1374) идоша на низ рекою Вяткою ушкунцы разбойницы, 90 ушкунцев, и пограбиша Вятку и шедше взяша Болгары".

В 70-е гг. XIV в. Вятская земля входила в состав Нижегородского княжества. В 1393 г. это княжество было присоединено к Москве. Нижегородские князья после долгой борьбы вынуждены были покориться и получили в удел Вятскую землю. В 1411 г. суздальско-нижегородские князья предприняли новую попытку вернуть свои владения, но снова потерпели поражение. Недолго просуществовавшее Вятское княжество было ликвидировано, Вятская земля была передана во владение Юрию Галицкому. Вятчане активно участвовали в Феодальной войне в сер. XV в. на стороне своего сюзерена Юрия Галицкого и его сына Василия Косого. Война закончилась победой Василия Темного. Вятчане вынуждены были признать себя вассалами Великого князя Московского. В 60 - нач.80-х гг. XV в. вятчане вместе со всем русским народом вели борьбу против татарских ханств. В 1468 г. они участвовали в походе войск Ивана III на Казанское ханство. В 1471 г., когда золотоордынский хан Ахмат готовил большой поход на Москву, а войска Ивана III были заняты борьбой с Новгородской республикой, вятчане под командованием Кости Юрьева совершили смелый поход на столицу Золотой Орды - город Сарай. В 1478 г. вятчане с помощью устюжан отбили набег хана Ибрагима на Вятку. В эти годы в стране шел процесс создания единого централизованного государства. На Вятке, как и в других землях, сложились две группировки.

Одна во главе с К.Юрьевым поддерживала объединительную деятельность Москвы, другая выступала за сохранение удельно-автономистской системы. В сер. 80-х гг. XV в. между ними развернулась ожесточенная борьба, в которой победу одержала антимосковская группировка. В 1485 г. вятские бояре отказались принять участие в походе на Казань, проводимом Иваном III, заключив сепаратный мир с татарами. В ответ московское правительство отправило на Вятку сильный отряд под началом воеводы Юрия Шестака Кутузова, но московское войско не смогло взять Хлынов и вернулось назад.

Вятские бояре изгнали великокняжеского наместника и объявили Вятку независимой. Сторонники Москвы во главе с К.Юрьевым вынуждены были бежать из Хлынова. В 1489 г. Иван III направил на Вятку 64-тысячное войско. В июле московские войска овладели Котельничем и Орловым, а в сер. августа начали осаду Хлынова. Вятчане вынуждены были капитулировать, признать власть Ивана III и выдать своих главарей. В 1490 г. был произведен "развод" Вятки. Все бояре, житьи люди, купцы были выселены в разные места Московского государства, на их место переселены жители Устюга и других городов.

А.А. Марков

Как известно, первое упоминание Вятки в русских летописях относится к 1374 г.: «В лето 6882 (1374) идоша на низ рекою Вяткою ушкунцы разбойници, 90 ушкуев, и пограбиша Вятку, и шедше взяша Болгары… и оттуда разделишася на двое: 50 ушкуев поидоша на низ по Волзе к Сараю, а 40 ушкуев поидоша вверх по Волзе, и дошедше Обухова, пограбиша все Засурье и Маркваш и перешед за Волгу суды все изсекоша, а сами поидоша к Вятке на конех, и много сел по Ветлузе идуще пограбиша» 1 . Это известие принято приводить вне связи с другими событиями 2-й половины XIV в., в результате чего из части общерусской истории оно приобретает узкорегиональное значение. На самом же деле поход 1374 г. следует рассматривать, как один из этапов почти трёхвековой борьбы владимиро-суздальских князей за присоединение Великого Новгорода к Залесской (Низовской) Руси. Начатая Андреем Боголюбским в XII в., она была завершена Иваном III в 1478 г.

В 1360 г. с похода новгородских ушкуйников на г. Жукотин начался новый этап этой борьбы. Толчком к очередному обострению отношений между Великим Новгородом и Владимиро-Суздальской Русью стала смута, разразившаяся в Золотой Орде после убийства хана Джанибека, когда за двадцать лет (1360–1380) сменилось более 25 ханов, в том числе в 1360–1361 гг. сразу пять ханов 2 . Неудивительно, что в результате всей этой чехарды в ханской ставке, на окраинах Золотой Орды, в том числе в Среднем Поволжье и Прикамье, образуется вакуум власти. Этим и попытался воспользоваться Великий Новгород: «…Ушкуйничество было попыткой путём походов в Среднее Поволжье и Нижнее Прикамье расширить территорию новгородских волостей, т. е. территорию, которую новгородцы грабили и собирали дань» 3 .

О том, что ушкуйники не просто шли «за зипунами», а стремились закрепиться в этом регионе, свидетельствуют события уже первого похода 1360 г. Ограбленные жукотинцы пожаловались хану Хидарю и тот послал к тогдашнему Великому князю Дмитрию Константиновичу требование наказать ушкуйников. По этому поводу состоялся съезд князей в Костроме, ушкуйники были схвачены и выданы хану 4 . Все эти пересылки требовали времени и, следовательно, ушкуйники не вернулись в Новгород, а остались в Поволжье. На новгородской земле князья вряд ли могли задержать их без долгих препирательств с Новгородом, что нашло бы отражение в летописи. Да и вряд ли новгородцы выдали бы своих на расправу хану. Всё окончилось бы выплатой выкупа. Этим – попыткой ушкуйников закрепиться в Среднем Поволжье и Прикамье – и объясняются активные действия против них русских князей, не собиравшихся терпеть чужих даньщиков на землях, на которые они сами претендовали. В дальнейшем Дмитрий Донской действует против новгородских ушкуйников уже без всякой санкции золотоордынских ханов 5 . По тому же сценарию развивались события и в Волжской Булгарии. Если поход 1370 г. проходил с санкции хана Мамая, то в 1376 г. Дмитрий Донской и его тесть Дмитрий Константинович Суздальский действовали уже самостоятельно, сажая в Булгарии своих даньщиков и таможенных сборщиков 6 .

В борьбе за торговые пути по Волге и Каме, за сбор дани среди местных племён в этот период столкнулись три силы – золотоордынские ханы, не желавшие упускать столь лакомый кусок, Великий Новгород и суздальско-нижегородский князь, за спиной которого стояла набирающая силу Москва. Натиск новгородских ушкуйников 60–70-х годов XIV в. в Поволжье и Прикамье вовсе не был «частным» предприятием молодецкой вольницы, а целенаправленной политикой по расширению земель, подконтрольных Великому Новгороду. Что же касается уверений новгородских господ о своей непричастности к ним, то разве не то же самое говорила испанским послам Елизавета Английская о пиратском рейде Ф. Дрейка в испанские колонии Нового Света?

Но Великий Новгород вскоре был вынужден уступить более сильным противникам. Поход 1409 г. Анфала из Пермского Прикамья был последней попыткой новгородцев вмешаться в борьбу за этот регион 7 . Москва и Орда продолжали борьбу до середины XVI в., когда при Иване Грозном в сражении на Молодях (1572 г.) спор окончательно решился в пользу Москвы 8 .

Походы ушкуйников ставили своей целью не только установление контроля за новой территорией, но и как все феодальные войны этого периода, они ставили целью и экономический подрыв сил противника путём разорения его земель, сожжения городов и сёл, увода в полон жителей. Отличие было разве что в том, что ушкуйники предпочли продавать русский полон татарам 9 , а владимиро-суздальские князья предпочитали расселять полон в своих владениях. В 1471 г. Иван III даже запретил захватывать полон татарам, участвовавшим в походе: «Русские люди из их рук легко переходили на восточные работорговые рынки» 10 . Складывавшемуся на Москве помещичьему хозяйству требовались рабочие руки. Погромы же русских городов Костромы, Нижнего Новгорода, Вятки и других были вовсе не случайным проявлением разбойничьей удали новгородских молодцов, а целенаправленной попыткой подорвать экономику Владимиро-Суздальской Руси. Восточные купцы вполне могли компенсировать прекращение волжской торговли активизацией торговли на Черном море, с той же Кафой; Новгород – активизацией древнего Днепровского пути «из варяг в греки», контролируемого в то время Литвой. Для Владимиро-Суздальской земли и особенно Суздальско-Нижегородского княжества прекращение Волжского торгового пути из-за разбоя ушкуйников привело бы к непоправимому ущербу.

В этой связи и следует рассматривать поход ушкуйников 1374 г. В свете же летописных известий традиционная версия об основании Вятки ушкуйниками из Великого Новгорода не выдерживает никакой критики. Даже такой сторонник этой гипотезы, как А.В. Эммаусский, признавал абсурдность того, что новгородцы-ушкуйники, основавшие Вятку в 1374 г., могли в 1379 г. избивать своих же соотечественников в Арской земле 11 . «В лето 6887 (1379) Вятчане ходиша ратию в Арскую землю, и избиша разбойников ушкуйников, и воеводу их Рязана изымавше убиша» 12 . Действительно, получается – «свои своих не познаша».

Неоспоримым фактом является и то, что Новгород Великий, ревниво оберегавший свои «отчины и дедины» и упрямо отказывавший в независимости «молодшему брату» Пскову, никогда не предъявлял своих прав на Вятку, признавая её «отчиной» Великого князя 13 . Тогда как суздальско-нижегородские князья, даже полвека спустя после присоединения их княжества к Москве, отстаивали свои права на отчину их и дедину – Вятку 14 .

Таким образом, если первые русские поселенцы на Вятке и были выходцами из Новгорода, то из Новгорода Нижнего, а не Великого. Появление первых поселенцев связано с колонизационным движением из Владимирской Руси в Заволжье, усилившегося по мере ослабления Волжской Булгарии, в результате чего русским князьям удалось закрепиться в месте слияния Волги и Оки, основав там г. Нижний Новгород, ставший базой дальнейшей колонизации края русским населением. Главную роль в этом процессе играли суздальско-нижегородские князья, вовсе не случайно считавшие их, в том числе Вятку, своей «отчиной и дединой». Нижегородский историк В.П. Макарихин полагает, что причиной этой активности было стремление закрепиться на землях, не охваченных татарским «числом», с которых не требовалось даней-выхода, и, следовательно, весь доход с них шёл непосредственно в княжескую казну. Князья специально поощряли переселение крестьян в этот регион. Людей притягивала в эти края в то время большая безопасность от татарских набегов. Этими переселенцами и была основана древняя Вятка, ограбленная в 1374 г. новгородскими ушкуйниками, разорённая ими, как и другие города Владимиро-Суздальской Руси.

Но что же стало с отрядом ушкуйников, ушедших на Вятку, которых считают её основателями? Для ответа на этот вопрос стоит внимательно присмотреться к известию 1379 г. о походе вятчан против ушкуйников в Арскую землю. Исследователи считают, что ушкуйники пришли туда в 1379 г. и, следовательно, был поход 1379 г., оставшийся неизвестным летописцам 15 . Но авторы летописей не знают об этом походе, скорее всего, по простой причине – его не было. В 1379 г. вятчане избили в Арской земле тех самых ушкуйников, что разорили их город в 1374 г. Ушкуйники, после разгрома Засурья и Маркваша и из-за наступившего ледостава, изрубили свои суда и на конях, зимним путём по рекам Ветлуге, Вае и Пижме вышли на Вятку, откуда по весне спустились в Арскую землю, где и попытались закрепиться, контролируя торговые пути по Вятке, Каме и собирая дань с окрестных племён. С целью ликвидации этого форпоста Великого Новгорода в Прикамье и был совершён вятчанами поход 1379 г.

Так что гипотеза об основании Вятки новгородскими ушкуйниками в 1374 г. явно не вписывается в исторический контекст эпохи. Избиение новгородцев новгородцами на Вятке в 1374 г., а затем в Арской земле в 1379 г. имело бы смысл, если бы Вятка хотела отделиться от Новгорода, как это было на Двине в 1397–1398 гг. 16 Но Новгород, как сказано выше, никогда не претендовал на Вятку. Другое дело, если бы Вятка входила в состав Суздальско-Новгородского княжества. Тогда её разорение вполне вписывается в череду погромов городов Владимиро-Суздальской Руси, а поход вятчан в Арскую землю – в ответные действия великих князей владимирских Дмитрия Суздальского и Дмитрия Донского на ушкуйнические набеги, например, поимка ушкуйников, совершивших поход на Жукотин в 1360 г.

Изначальное заселение Вятки из Владимиро-Суздальской Руси проясняет и происхождение самого названия Вятка. Первые русские поселенцы встретили на берегах новой для них реки удмуртское племя ватка (ватмурт) 17 , название которого восходит скорее всего к удмуртскому вад – бобр 18 . То есть, ватмурт – человек – бобр, а река Ватка – бобровая река. По-видимому, тотемом небольшого удмуртского рода, обитавшего в месте впадения р. Пижмы в Вятку, где возникли первые поселения русских, был бобр. Отсюда и название реки и рода. К этому же корню, скорее всего, восходит и название племени водь.

Русские поселенцы, выходцы из Владимирско-Суздальской Руси, переделали непривычное для своего уха слово ватка в более привычное вятка по созвучию с обитавшим на Оке племенем вятичей. Разумеется, речь не идёт о переселении на Вятку племени вятичей, как иногда слишком прямолинейно трактуют эту гипотезу 19 . На Вятку, как и в Заволжье, переселялось русское население Владимиро-Суздальской Руси, возникшее от слияния славянских племён кривичей (носителей акающих говоров, что является до сих пор характерной особенностью других потомков кривичей – белорусов 20) и вятичей (носителей окающих говоров) с большой примесью выходцев из Южной Руси и при участии финно-угорского племени мери. Этот-то конгломерат, сложившийся в междуречье Оки и Волги, и двинулся в XIII в. на освоение Заволжья, расселяясь на берегах Суры, Ветлуги и Вятки.

Различие в написании вятичи и вятчане легко объяснимо. Вятичи – название племени, образованное от имени родоначальника Вятко, при помощи отчествообразующего суффикса – ичи –, а вятчане – название жителей региона, образованное от названия реки при помощи суффикса – ане (аналогично двиняне, устюжане, галичане и т. д.). Таким образом, происхождение названий Вятка, вятчане связано с адаптацией русскими поселенцами из волжско-окского междуречья, среди которых были и потомки вятичей с р. Оки, непривычного для них удмуртского вадка = вад (бобёр) + гуа (жилище) = жилище рода бобра (аналогично – учка – жилище рода соловья) 21 .
Большую древность «вятической» теории перед «новгородской» признавал и А.С. Верещагин, указавший и на первую её фиксацию в Хронике Матвея Стрыйковского (1582) 22 , известие которого можно понимать и как указание, что волжане и вятчане происходят от потомков вятичей, живших на р. Оке.

Интересно, что доказательство владимиро-суздальского, а не новгородского происхождения Вятки содержит и сама «библия» сторонников «новгородской» версии – «Повесть о стране Вятской» (Вятский летописец). Это сказание об участии в основании Вятки новгородцев, захвативших марийский (черемисский) г. Кокшаров, названный по имени реки Кокшары. Но в Котельниче нет р. Кокшары. Зато в Республике Марий Эл есть две реки – Большая и Малая Кокшаги и г. Кокшайск. Через верховья Малой Кокшаги можно выйти на Ярань, а оттуда на р. Пижму, где выявлены русские памятники XII–XIV вв., в частности, Пижемское городище 23 .

Автор «Повести о стране Вятской» просто отождествил (совершенно неправильно) Кокшаров и Котельнич. Впрочем, Котельничу в этом отношении везёт: в своё время его отождествили с Котельничем Южным, сразу состарив на пару веков.

В этой связи возникает гипотеза о местонахождении Древней Вятки не на месте современного г. Кирова, а на месте Пижемского городища. Тогда бы снялось одно противоречие в известии о походе ушкуйников в 1374 г.: «…Подоша на низ рекою Вяткою ушкунцы разбойницы, 90 ушкуев, и пограбиша Вятку» 24 . Но если новгородцы шли на Вятку традиционным путём по Моломе, то, чтобы пограбить Вятку, им следовало бы плыть вверх по р. Вятке, а не вниз. Да и зачем им было терять время и силы, выгребая против течения вверх по Вятке, а затем вверх по р. Чепце, волочить суда в Каму, если они быстрее и легче могли попасть на Каму, спустившись вниз по течению р. Вятки. Но в этом случае г. Вятка должен был находиться вниз по течению от устья р. Моломы, а не вверх. Это могло быть только в том случае, если Древняя Вятка находилась на месте Пижемского городища, а не современного г. Кирова.

В 1391 г. Древняя Вятка была разорена царевичем Бектутом по приказу хана Тохтамыша 25 . После чего столица Вятской земли была перенесена в г. Хлынов, повторив в этом судьбу г. Рязани, запустевшей после Батыева нашествия, вследствии чего столица была перенесена в г. Переяславль (Рязанский). На возможность нахождения Древней Вятки на Пижме свидетельствуют и археологические находки, позволившие выделить три обособленных района расселения русских на р. Вятке: в устье Чепцы с центром в Никулицыне, в устье Моломы с центром в Котельниче и в устье Пижмы с центром в Пижемском городище 26 . Но традиционно на Вятке выделяют три древних центра – Котельнич, Никулицын и Вятка. Если Древняя Вятка находилась на месте Хлынова – Вятки – Кирова, то получается – в Никулицкой волости два центра, в Пижемской – ни одного. Эта гипотеза объясняет и двойственность в наименовании Хлынова – Вятки в ряде документов XIV–XV вв. Переяславль (Рязанский) также после переноса в него центра княжества стал именоваться не Переяславлем, а Рязанью. Положение осложнялось и тем, что вся Вятская земля часто называлась просто Вяткой, подобно тому, как Двинская земля Двиной – по названию реки. Но всё же предположение, что Древняя Вятка была на месте Пижемского городища, пока лишь гипотеза, требующая дальнейшего доказательства или опровержения.

Что же до основания Древней Вятки новгородскими ушкуйниками в 1374 г., то эта гипотеза не подтверждается никакими летописями и актовыми материалами, и единственным её обоснованием является «Повесть о стране Вятской» (Вятский летописец). Но даже такой сторонник «новгородского» происхождения Вятки, как А.С. Верещагин, признавал её позднее происхождение и баснословность многих её известий 27 . Освоение Вятки шло из Владимиро-Суздальской Руси, из Поволжья по Ветлуге и Кокшаге. Если Вятку и основали новгородцы, то это были жители Нижнего Новгорода, а не Великого. Что касается новгородских ушкуйников, то их вклад в вятскую историю заключается в том, что, пограбив в 1374 г. Вятку, они тем самым впервые вписали её в русскую историю.

Примечания

1. Сказания русских летописцев о Вятке // Тр. ВУАК. – 1905. Вып. 1. С. 51–52.
2. Греков Б.Д., Якубовский А.Ю. Золотая Орда и её падение. – М.; Л., 1950. С. 272.
3. Бернадский В.Н. Новгород и Новгородская земля в XV веке. – М.; Л., 1961. С. 47.
4. Там же. С. 39–40.
5. Там же. С. 50.
6. Черепнин Л.В. Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. – М., 1960. С. 397.
7. Бернадский В.Н. Указ. соч. С. 45.
8. Скрынников Р.Г. Трагедия Новгорода. – М., 1994. С. 132–133.
9. Бернадский В.Н. Указ. соч. С. 45.
10. Алексеев Ю.Г. «К Москве хотим»: Закат боярской республики в Новгороде. – Л., 1991. С. 66.
11. Эммаусский А.В. К вопросу о времени основания г. Вятки (Кирова). – Киров, 2000. С. 23–24.
12. Сказания русских летописцев…С. 53.
13. Эммаусский А.В. Указ. соч. С. 26.
14. Черепнин Л.В. Указ. соч. С. 787.
15. Бернадский В.Н. Указ. соч. С. 44.
16. Алексеев Ю.Г. Указ. соч. С. 16–17.
17. Сыркина И.А., Касимова Д.В. Загадки незагадочного народа. – Глазов, 1994. С. 18.
18. Макаров Л.Д. Возникновение и первоначальное развитие города // ЭЗВ: В 10. – Киров, 1994. Т. 1: Города. С. 17.
19. Верещагин А.С. Из истории древнерусской Вятки. – Вятка, 1905. 55 с.
20. Трубачёв О.Н. В поисках единства. – М., 1997. С. 80.
21. Краткий топонимический словарь / Сост. Д.М. Захаров. – Киров, 1988. С. 60. Машинопись.
22. Верещагин А.С. Указ. соч. С. 2.
23. Макаров Л.Д. Русские поселенцы на берегах Вятки: (По данным археолог. исслед.) // ЭЗВ: В 10 т. – Киров, 1995. Т. 4: История. С. 83.
24. Сказания русских летописцев…С. 51.
25. Там же С. 53.
26. Макаров Л.Д. Древнерусское поселение Прикамья в X–XV вв. – Ижевск, 2001. С. 70.
27. См.: Повесть о стране Вятской. С. 54–97.

Глава 5. КРАЙ ВОТСКИЙ.

Почему мы сейчас часто называем территорию современной Кировской области Вятским краем? Ответ один – по названию реки Вятки. Но какое название у этой реки было в более древние времена?

Точное происхождение слова «Вятка» неизвестно. В удмуртской историографии поддерживается гипотеза о том, что гидроним произошёл от названия удмуртского «племени» (в реальности - территориально-земляческой группы) «Ватка».

Эта версия оспаривается на том основании, что в финно-угорских языках нет мягкого в (в" ), а русское в перед а никогда не подвергается палатализации (не смягчается). Удмуртское название реки - Ватка́ (если бы оно было заимствовано русскими) так и звучало бы на русском Ватка , как, например, слово вата . По законам удмуртского языка, в котором нет мягкого звука в , а ударение падает на последний слог, слово Вятка, заимствованное удмуртами у русских, должно звучать именно так: Ватка́ .

Согласно наиболее распространённой на сегодняшний день версии, название «Вятка» родственно древнерусскому слову вятше (вяче, вяще) «больше», и образовалось путём присоединения суффикса -ка , свойственного русским названиям рек. Соответственно, название Вятка переводится как «бо́льшая».

Но мы должны учесть еще одну версию. Ведь это сейчас удмуртский народ называется удмуртами. Особенно это слово стало чаше применяться после образования автономной республики в советские времена. А до этого русские, жившие в Вятском крае, к удмуртам применяли другое название – вотяки. (Даже существовала в начале советской власти наименование Вотская АО – область, населенная вотяками). Об этом я знаю, потому, что учился в Ижевске (в Ижевском механическом институте), и пожилые люди и сейчас называют удмуртов вотяками. Кроме названия вотяки в древних русских летописях часто предков удмуртов называли и отяками (но наверное это и есть слово «вотяки», но немного искаженное).

Но есть еще одно название, применяемое к предкам удмуртов – арские племена, так называли их арабские историки, которые описывали народы, жившие около Булгарии. Но это название больше относилось к предкам южных удмуртов. Часто арскими племенами называли и предков марийцев. Ведь первоначально предки марийцев жили там, где поселились сувары и булгары, и предки марийцев были оттеснены на север – на юг Вятского края. Иногда булгары называли предков удмуртов именем «вису» (весь).

Под Ару многие исследователи подразумевают землю аров - южных удмуртов. С XIII в. об удмуртах сообщают и русские источники. В частности, в «Слове о погибели Русской земли» говорится: «Буртаси, Черемиса, Веда и Моредва бортничаху на князя великого Володимера». Веда (Вяда) закономерно ассоциируется с Ватка - северными удмуртами. Первое летописное упоминание об удмуртах относится к 1379 г., в нем говорится о походе вятской рати в Арскую землю. С этого времени летописные сообщения, относящиеся к удмуртам(вотякам), уже не редкость.

По этой причине вполне понятна причина названия Вятского края именно «Вятским». Эта земля была издревне населена вотяками. А река Вятка впотне вероятно называлась именем «Ватка», в весь этот край назывался раньше Вотским краем (землей, населенной вотяками).

По этому я буду иногда называть удмуртов, живших в средневековье иногда словом «вотяки». Предки современных удмуртов (вотяки) – потомки племен пьяноборской культуры, входили в пермскую группу финно-язычных племен. В эту группу входили не только предки удмуртов, но и предки коми, коми-пермяков, предки марийцев.

К 6-7 векам нашей эры предки удмуртов окончательно обособилась от других родственных пермских племен. В эти времена они населяли обширную территорию Вятского края – от реки Вятки до западного берега Камы. О начале истории земли Вятской. Н.И. Костомаров отметил, что "нет ничего в русской истории темнее судьбы Вятки и земли её". Откуда же пошла земля Вятская? Что общего у современных вятичей с вятичами летописными? Когда и откуда заселились вятские земли? В ответах на эти вопросы много неясного и до сих пор. Ответить на них исчерпывающе всё ещё невозможно, несмотря на появление в последнее время в исторической науке многих интересных трудов и публикаций, связанных с вятской историей. Можно только попытаться дать беглый набросок, некий эскиз на эту интереснейшую тему. Удмурты сравнительно поздно попали на страницы письменных источников. Даже в «Повести временных лет», где с достаточной для того времени полнотой перечисляются все известные тогда народы, о них нет никаких упоминаний. Это объясняется, вероятно, тем, что тогдашние историографы прямых сведений об удмуртах не имели, а получали их через посредников, возможно, через пермян (жителей Великой Перми – предков современный коми-пермяков), может быть, и не дифференцируя их между собой. Таким образом, пермь, по-видимому, некоторое время служила общим, собирательным этнонимом для пермских финнов, в том числе и предков удмуртов.

6 век – вотяки (древние удмурты) впервые были упомянуты еще в "Истории" древнегреческого историка Геродота, жившего в 5 веке до н. э. Он называет их "будины" и "аримаспи". Древнее название удмуртов – это ары (человек, мужчина, отсюда происходит название Арской земли), но еще раз напомню, что арами часто называли и предков марийцев, которые жили на юге Вятского края. Вотяками (от реки Ватки), их стали называть уже в 11-12 веках, когда на Вятской Земле стали появляться русские.

Примерно в 750 году на территории низовий Камы и на средней Волге (это территория современного Татарстана) поселился новый тюркоязычный народ – булгары. Это тюркский народ, пришедший на Среднюю Волгу (в низовья Камы) с юга – с территории степей Северного Кавказа. С этих земель они вытеснили на север предков марийцев (аров). Предки марийцев отошли на юг Вятского края. На этой

территории стало формироваться новое государство – Булгария Волжско-Камская со столицей в городе Булгар. Предки марийцев и удмуртов, жившие севернее Булгарии стали платить дань булгарам.

В это же время у восточных славян (русичей) тоже появляются свои государства - племенные княжества со своими центрами. Это происходило в верховьях Оки и Волги, а также на территориях, прилегающих к древним городам – Новгороду, Пскову, Ладоге, Смоленску, Полоцку, Киеву, Переяславлю, Турову, Волыни, Рязани, Ростову, Мурому. Ближе всех из славянских племен к Вятскому краю проживали кривичи – они жили около древнего города Ростова (современная Ярославская область), также славяне ильменские, которые проживали около города Белоозеро (это в современной Вологодской области). Именно со стороны города Ростова, а также со стороны города Мурома шло продвижение древних русичей на восток – в сторону Вятского края. Со стороны Белоозера русичи заселяли северные земли (Вологду, Великий Устюг, Архангельск).

Расселение племен можно посмотреть на карте племен, которая расположена ниже.

По карте можно увидеть, что западными и южными соседями вотяков были предки марийцев. На территориях западнее реки Вятки их часто называли черемисами, а сами марийцы мебя называли мари (иногда применялось название ары). На юге от вотяков жили марийцы и булгары (пришлый тюркский народ, создавший там свое государство – Булгария). На востоке и северо-востоке от ботяков жили пермяки – это предки современных коми-пермяков. К северо-западу от вотяков жили чудские племена (чудь, чудь заволочская). Эти племена постепенно слились с переселенцами (славянами ильменскими) из новгородских земель. Это произошло потому, что первоначальным направление расселения славян ильменских было как раз северо-восточное направление (по землям чудских племен) там был основан древний город Великий Устюг.

Долгое время у предков удмуртов (вотяков) не было контактов со славянами (славянами ильменскими, кривичами и вятичами), это тоже хорошо видно на карте.

Традиционные занятия удмуртов - пашенное земледелие, животноводство, меньшую роль играло огородничество. Культуры: рожь, пшеница, ячмень, овёс, гречиха, просо, конопля, лён. Выращивали рабочий скот, коров, свиней, овец, птицу. На огородах культивировали капусту, брюкву, огурцы. Важную роль играли охота, рыболовство, пчеловодство и собирательство. Развиты были ремёсла и промыслы - рубка леса, заготовка древесины, смолокурение, мукомольное производство, прядение, ткачество, вязание, вышивка. Ткани для нужд семьи полностью производились дома (удмуртские холсты ценились на рынке).

Основная социальная ячейка - соседская община (бускель). Это - несколько объединений родственных семей. Преобладали малые семьи, но были и большие. Такая семья имела общее имущество, земельный надел, совместное хозяйство, жила на одной усадьбе. Некоторые отделялись, но при этом сохранялись элементы общего хозяйства, то есть родственная взаимопомощь.

До начала XX века в жизни сельского населения большую роль играла земледельческая община соседского типа, во главе которой стоял совет - кенеш. Существовали большие (до 50 человек) и малые семьи, наряду с ними - гнезда родственных семей, которые имели общие поля, гумна, бани, широко использовали разные формы взаимопомощи. Долгое время у удмуртов сохранялись воршуды (воршуд - от удмуртского вордыны - родить, растить и шуд - счастье). Это одновременно родовое подразделение и дух предка-покровителя рода, божество домашнего очага. Каждая семья держала воршуд на полке (мудор - центр Земли) в виде игрушек - уточек, лебедей и других живых существ. И сегодня известно до 70 воршудов, многие из них совпадают с родами. Роды имели тамги - знаки собственности, которыми отмечались лесные делянки, домашние животные, вещи и т.п. Браки между удмуртами одного рода строго запрещались. Воршуды остались в названиях городов, сел, рек - Можга, Пурга, Бодья, Селта и т. д. Удмурты и сейчас знают названия своих родов. До недавнего времени в деревнях обращаться к взрослому человеку по имени рода считалось гораздо уважительнее, чем по имени и отчеству.

Народный костюм удмуртов красочен и разнообразен. В нем можно выделить два подтипа: северный и южный.

Крестьянская одежда делилась на праздничную и будничную. Особый комплект составляла обрядовая одежда. Кроме того, одежда различалась по полу и возрасту владельца. Изготовлялась она из тканей домашнего производства: льняного белого и цветного холста, пестряди, шерстяной домотканины, сукна. Особенности удмуртского народного костюма наиболее ярко отражал комплект женской одежды северных удмуртов. В нем преобладал белый цвет. Одежда богато украшалась вышивкой. Для вышивки и отделки использовали шелковые нитки, гарус, позумент, кумач, золотые и серебряные нити. Техника вышивки отличалась сложностью, использовались старинные и трудоемкие швы: счетная гладь, косая стежка, набор и другие приемы. Безупречный вкус мастериц проявлялся в сочетании цвета и элементов сложного орнамента. Кроме того, традиционные узоры, каждый из которых имел свое обозначение, несли магическую нагрузку, в частности выполняли роль оберега.

Более скромным в отношении вышивки и украшений был девичий костюм. Нижняя рубашка на груди украшалась треугольничком из красной ткани и вышивкой мелким узором. Он располагался ближе к левой стороне груди и охранял от порчи и сглаза. Другим отличием девичьей рубашки являлась вышивка, располагавшаяся на рукаве около плеча. Узор выполнялся шерстяными нитками красного и черного цветов. На белом холсте контрастные геометрические фигуры смотрелись строго и очень декоративно. На нижнюю рубаху и в девичьем, и в женском костюмах надевался верхний распашной халат с ложными рукавами. На девичьем распашном халате украшали лишь треугольные отвороты ворота, плечи и подол.

Женский костюм, особенно праздничный и свадебный, богато украшался узорами. Ткань для свадебной одежды готовили из качественно обработанного льна. Для придания особой, светящейся, белизны ее неоднократно выдерживали на сильном морозе. Широкая продольная вышивка на рукаве и по подолу выполнялась блестящими шелковыми нитками, подол украшался широкой полосой кумача. Свадебный распашной халат расцвечивался шелковыми полосами по стану. Поверх платья навешивали множество украшений. Это были ожерелья из желтых и голубых бус вперемежку с серебряными монетами или из крупных серебряных монет с подвешенным посередине медальоном со знаком рода - воршуда, к которому принадлежала невеста.

Особенной популярностью пользовались серебряные украшения. Многие ювелирные украшения изготовляли местные мастера и ювелиры-отходники, иногда на них ставились знаки собственности (тамги) владельца. Звон металла, который сопровождал каждый шаг невесты, должен был оберегать ее от воздействия злых духов, от несчастий. Эту же роль выполняли колокольчики и бубенцы свадебного поезда. Одним из важных элементов свадебного и праздничного костюма был нагрудник, который надевался под верхний халат. Он представлял прямоугольный отрез холщовой ткани с плотной вышивкой из красного и черного шелка с коричневыми и синими вкраплениями. Узоры на нем изображали птиц, головки коней. В центре размещалась восьмилучевая звезда - толэзё пужы (лунный знак), символ женского начала.

Свадебный костюм завершался нарядным передником, украшенным яркими лентами, полосками тесьмы и вышивкой бисером и мишурой. Дополнением одежды были головные уборы. Девушки носили унизанную серебряными монетами и украшенную бусами и раковинами каури шапочку (такъя). Женский головной убор айшон имел высокую твердую основу, на которую нашивались серебряные монеты. Сверху и сзади он накрывался платком (сюлык) с богатой вышивкой, тоже исполненной огромного магического значения. Эти головные уборы представляли собой большую ценность не только в художественном, но и материальном отношении.

Обязательной принадлежностью мужской одежды был ремень с железной пряжкой, к которому на особой скобе прикреплялись железный топор, нож в кожаных ножнах и кожаная сумка с кремнем, огнивом и трутом. Женщины на поясе носили небольшую сумочку и игольницу.

Мужскую рубаху шили из белого холста, штаны - из холста более темных тонов. В холодное время надевали верхний кафтан из полушерстяной домотканины, длинный кафтан из толстого сукна и шубу из овчины. Летом мужчины носили шляпы, зимой - шапки.

В X-XIV веках поселения предков северных удмуртов были сосредоточены на территории современного Глазовского района, о чем свидетельствуют расколки городищ Донды-Кар, Гурья-Кар, Идна-Кар и др. Предки южных удмуртов в этот период обитали по течению Камы и ее притоку Ижу, отчасти по рекам Вале и Кильмезю. Городища, в которых жили предки удмуртов, были укреплены валами и рвами. Жилищами служили срубные постройки с очагами внутри. Основой хозяйства населения было пашенное земледелие, которое в лесных районах края развивалось на базе подсечно-огневой системы; большую роль в хозяйстве играли также скотоводство и охота, преимущественно на пушного зверя. Остатки горнов и многочисленные находки железных предметов в памятниках X-XV вв. указывают на то, что предки удмуртов в этот период были знакомы с плавкой железа. Они знали также изготовление глиняной посуды и ткачество.

Мифология и религия вотяков (удмуртов).

Религия удмуртов представляла собой пантеон богов и духов, которыми правила триада: Инмар, Кылдысин и Куазь . В праздничные дни или при важных вопросах и бедах с богами древние удмурты связывались через служителей культа – клиров, проводивших службы на специальных святилищах. Главными святилищами в религии удмуртов являлись два места, по названию которых и стали различать два главных удмуртских рода – куа и луда.

В языческом вероисповедании удмуртов главными компонентами считались культы семьи, рода и предков и земли, то есть, что напрямую было связано с их жизнью, а прочие являлись второстепенными и образовывали более сложную идеологическую подсистему. Семейно-родовый культ зачастую был представлен специальными идолами – воршудами, которые имелись в каждой семье и носили своё имя.

Современные удмурты сохранили часть своей древней языческой культуры и народной религии в некоторых районах и деревнях. Именно к язычеству обратились многие люди в период нестабильности и сложного постсоветского кризиса, затронувшего все сферы жизни общества. Сейчас существуют праздники, такие как Гербер, на которых удмурты не только соблюдают различные обряды и осуществляют моления, но и почитают различные святыни, одними из которых является сосна - священное дерево удмуртов.

Древние религиозные верования удмуртов группируются в основном вокруг двух главных стержней: семейно-родо-вых и аграрных культов. Прочие (знахарство, ведовство, шаманизм, тотемизм) отступают на второй план40. Некогда удмурты имели многочисленный пантеон божеств и духов, число которых доходило до 4041. Это были олицетворения различных стихий и сил природы: Ву-мурт (водяной), Ню-лэс-мурт (леший), Тол-пери (дух ветра), Шунды-мумы (мать Солнца), Му-кылдысин (божество Земли). Большинство богов и духов выступало в виде антропоморфных существ, и в их названиях часто присутствовал корень «мурт» (человек). Древние удмурты олицетворяли и многие болезни, которые принимали вид злых духов: кыль (горячка), кезег (лихорадка), пужы (корь), чача (оспа). Последние часто «навешали» людей, а те старались откупиться от них, угощали и провожали как почетных гостей.

На вершине удмуртского Олимпа возвышался бог Инмар , который, по-видимому, имеет общефинское происхождение (финский Илмари, Илмаринен). Превращение его в верховного бога произошло сравнительно поздно, под воздействием ислама и христианства. А еще позднее он слился в народном представлении с христианским богом. У удмуртов были две формы семейно-родовых культов: святынь-покровителей и предков. Они связаны с двумя стадиями развития древнего общества - материнским и отцовским родом. Хотя родовая организация у удмуртов исчезла давно, пережитки обеих форм ее культов сохранились почти до наших дней.

Еще в начале XX в. в каждой удмуртской деревне и едва ли не в каждой семье имелся свой воршуд - родо-семейная святыня. Воршу-дом обычно называли лубяной короб, в котором хранились предметы, имевшие символическое значение. Иногда воршу-дом становился деревянный идол, изображение гуся, лебедя. Хранился он на особой деревянной полке - Мудор (букв, «край» или «центр Земли») в «Быдзым куа» («Великая родовая куа») или в «Покчи куа» («Маленькая семейная куа») специальной обрядовой постройке-святилище, где проводились моления в честь воршуда. Подобные постройки были известны почти всем финно-угорским народам от хантов и манси до финнов. «Быдзым куа» ныне почти не сохранились, а «Покчи куа» используются сейчас в деревнях обычно как летняя кухня. Каждый воршуд имел свое имя. Всего существовало около 70 воршудов. Наиболее известные из них - Бигра, Жикья, Пурга, Тук-ля, Чабья и др.43 Некогда это были, по-видимому, названия удмуртских материнских родов, восходящие к тотемным предкам (животным, птицам, насекомым). Каждый знал, к какому воршуду он относится. Браки между удмуртами одного воршуда не допускались. В деревне было обычно два-три воршуда, им соответствовало число «Быдзым куа», в каждом святилище молились только члены своего воршуда. Женщину называли обычно не по имени, а по ее воршуду. Вообще воршуду было присуще очень сложное содержание. Это и святыня, хранящаяся в куале, и само божество - покровитель рода или семьи, и изображение его в виде женского амулета (дэндор), и совокупность родственников по материнской линии. Культ вор-шуда обнаруживает тесную связь с культом семейного очага. При перенесении воршуда на новое место брали три камня из очага старой «куа», часть золы (иногда с надочажного крюка состругивали несколько щепок) и уносили в новую «куа». Значительно более стойко сохранились элементы культа предков. Носителем этой формы верований у удмуртов давно стала семья. Особенно заметно данный культ выступал в обычае поминок по умершим. Цель поминальных обрядов -умилостивление умерших, получение их покровительства и помощи. После поминок устраивались проводы гостей - духов умерших. После смерти родителей каждый удмурт должен был устроить особое жертвоприношение-благодарение: в честь отца жертвовали лошадь, в честь матери - корову. Приглашали родственников и устраивали пиршество. Обряд этот назывался «Йыр-пыд сётон» (букв.: «Жертва головы и ног»). Проведение обряда было обременительно для семьи, т. к. жертвенное животное стоило дорого. В наши дни «Йыр-пыд сётон» встречается редко и в измененной форме (для обряда просто покупают ноги и голову животного) и считается, что обычай соблюден.

Другой комплекс самобытных верований удмуртов группируется в аграрные культы: почитание божеств, связанных с земледелием (Инмар, Му-кылдысин), ибо бессилие древнего земледельца заставляло его обращаться к богам. Аграрные обряды удмуртов можно разделить на зимне-весенние и летне-осенние. Из весеннего цикла наиболее ярким был праздник плуга/сохи «Акаяшка», или «Геры поттон».

В период созревания хлебов устраивалось большое моление и жертвоприношение богам с просьбой о хорошем урожае. В молениях участвовала вся деревня, носителем же культа выступала сельская община, иногда объединение нескольких деревень. Молился удмурт на поле и просил в своей молитве-куриськон: «О великий Инмар! Сделай так, чтоб хлеб хорошо уродился, чтоб был он с камышовой соломой, с серебряным колосом, с золотым зерном. Чтоб это хлебное поле не обскакать белке, не обежать лисице, не проскакать кунице».

В последние годы большой популярностью пользуется республиканский праздник «Гербер» («После пахоты»), где сочетаются аграрные обрядовые традиции и инновации.

Начиная с 16 века (документально с 1557 года ), удмурты стали переходить в православие. Массовая христианизация удмуртов произошла в 18 века, продолжалось крещение удмуртов. Стали переводить на удмуртский язык каноническую церковную литературу, наиболее активно этот процесс стал протекать в последнее время. Особо следует отметить подвижническую переводческую деятельность отца Михаила (д. ф. н. М. Г. Атаманов). Современные удмурты имеют возможность на родном языке читать «Библию» («Новый Завет»), «Детскую Библию», «Молитвослов» и др., что связано также с общей активизацией церкви, популярностью религии и даже модой на нее в постсоветской России. Абсолютное большинство верующих удмуртов считается православными христианами. Хотя точнее было бы, наверное, говорить о сложных формах религиозного синкретизма среди удмуртов, о двух уровнях бытования религии: в домашней среде - древние формы верований, в официальной - христианство. Сохранились отдельные деревни (южные и периферийные удмурты), которые не приняли христианства, некоторые удмурты перешли в суннитский ислам и тюркизировались. В последние годы в Удмуртии, как и в некоторых других регионах, появились попытки возрождения неоязычества и новомодные религиозные течения («Вера Бахай», «Общество Дианетики», «виссарионовцы» и др.), однако они, особенно последние, не пользуются особой популярностью.

Верховным божеством удмуртской языческой религии традиционно считается Инмар - бог неба . Также многие исследователи выделяют «верховную триаду божеств»: это Инмар, бог неба, Куазь, бог воздушного пространства между небом и землей, и Кылдысин, бог земли. Службы им проводились либо в больших поселковых святилищах, либо в лесах. Языческие моления неразрывно связаны с подношениями божествам даров и жертвоприношением: от блинов и пирогов до коров и лошадей. Дары и жертвы Инмару сжигались на костре: таким образом их отправляли на небо. Подношения Куазю подвешивали на деревья, а подношения Кылдысину, соответственно, закапывались в землю. Помимо «верховной триады» следует выделить Луда - повелителя всех злых духов. Но он не является аналогом христианского дьявола, он обрушивает несчастья на совершающих плохие дела людей.

Инмар в чём-то схож со славянским Сварогом . Инмар - это неперсонифицированное божество, которое зачастую не предполагает личности, а символизирует мироздание и небо. Как и Сварога (сварга - небо), имя Инмара можно перевести, как - небесное нечто. Так же Инмара сравнивают с высшим Богом других народов, который соотносится с ними и по схожести имени и по своим признакам: Ильма, Юма (прафинно-угорское божество) - Бог неба, воздуха, фин., кар. Ильмаринен, саам. Ильмарис, коми Ён и другими. Представления об этом божестве достаточно категоричны: Инмар - добрый Бог, творитель небес, земли, людей.

Кылдысин - один из высших Богов в пантеоне удмуртов. Кылдысин является божеством плодородия. Он покровительствует женщинам, роженицам, плодородию земли, растениям, животным и так далее. Важность этого бога сложно переоценить для народов, от плодородности почв, приплода скота и птицы, способности женщин рожать детей зависела сама жизнь. Исследователи предполагают, что "Кылдысин" происходит от древнего слова - кылдись - создающий, творящий, оплодотворяющий. Приставка "ин" вероятно произошла от древнего же слова - инь, которое означает самку, мать, женщину. Достоверно неизвестно, какое место занимал этот Бог в древности, но ближе к XX веку учёные зафиксировали его статус следующий после Инмара. Иногда Кылдысин осуществляет посредническую роль между Инмаром и людьми. Му-Кылчин/Кылчин-мумы считается земным двойником Кылдысина, обитает внутри земли, является покровителем земли и женского начала.

Самое большое количество сведений имеется о Воршуде (шуд вордысь). Воршуд или Воршуды - это охранитель людей, покровитель семьи, даритель счастья. Культ Воршуда также относят и к культу предков. Воршуд обитает в воршудном коробе, который имеется в каждом жилище или святилище - куале. В воршудный короб удмурты бросают различные жертвы и приношения, к примеру: серебряные монеты, беличьи шкурки, крылышки рябчика, челюсть щуки, перья тетерева, ритуальную посуду, кусок жертвенного хлеба, крупу, ветки деревьев и другое. В честь Воршуда устраиваются моления в самые разные дни и праздники, когда только это представляется возможным. Выглядит Воршуд по-разному, иногда это дух, который не имеет образа, иногда он изображается как гусь с серебряным клювом, бык с золотыми рогами, человекоподобный образ и другие. Воршуд имеет и множество имён. Так, например, исследователи уже успели найти около 70 имён одного и того же божества - покровителя дома, семьи и рода, среди которых, такие как: Можга, Бигра, Пурга, Какся, Боня, Вортча и т.д.

У северных удмуртов одними из высших Богов также считаются: Куазь , который является покровителем атмосферы, погоды и погодных явлений; Мудор - покровитель родовой территории; Инву - Бог небесных вод, небесной стихии, дождя.

Весь пантеон языческих богов удмуртов довольно обширен. Исследователи насчитывают около 40 духов и божеств, а также их строгую иерархию. Нюлэсмурт (лесной человек) Лудмурт (полевик, луговик), Вумурт, Вупуш (водяной) Толпери (дух ветра), Кыль (злой дух), Мыж (болезнь, порча), Чер (злой дух эпидемических болезней), Коркамурт (Корка кузё) - домовой, Гидкуамурт (Гид кузё, гидмурт) - усадебный человек или хлевник, Мунчомурт (Мунчо кузё) - банный человек, By мумы (мать воды), Пызеп мумы, Чупчи мумы (матери рек Пызеп и Чупчи), Вожо мумы (мать летнего и зимнего солнцестояния); Музъем мумы (мать земли), Пужмер мумы (мать инея и ветра); Ин мумы (мать неба), Шунды мумы (мать солнца), Толэзь мумы (мать луны), Гудыри мумы (мать грома) Инву мумы (мать небесной воды), Вукузё - водяной, Тэлькузё - леший, Ягпери - дух бора, Кутӥсь - злой дух, насылающий болезнь, а также многие другие.

У удмуртов было развито языческо-жреческое сословие . Существует оно и в сегодняшние дни. В число главных представителей входят: жрец - вӧсясь, заклинатель - утись, резник - парчась, знахарь - туно и тӧро. Тӧро - человек, который пользуется большим уважением и присутствует на всех церемониях, праздниках, обрядах, жертвоприношениях и так далее.

Главными служителями культа у удмуртов являются жрец вӧсясь и утись. Вӧсясь - человек, который молится. Обычно выбирается на 12 лет или даже пожизненно. Интересным фактом является то, что в качестве жрецов обычно выбирают рыжеволосых, как наиболее любимых богами. Обязательными атрибутами жреца являются: головной убор и берёзовые ветви, которые спускаются с плеч. Берёзе и берёзовым веткам в удмуртских верованиях уделяют особое внимание. Так, например, каждый, кто обращается к Богам, должен держать в руках или иметь на себе ветку берёзы. Утись - человек, который заклинает. У последнего имеются помощники, каждый из которых специализируется на определённом действии. Один закалывает жертвенное животное, другой следит за жертвенным костром и так далее. Заклинания, которые являются одновременно и общением с Богами, и прошением, и магическим обрядовым действом, называются - куриськоны. Кроме служителей языческой веры, существуют также Туно - могущественные колдуны, знахари, шаманы.

Жреческое сословие, кроме всего вышесказанного, делится ещё на два крупных и основополагающих рода. Одни молятся Инмару и делают это только днём, вторые жрецы молятся его антиподу Луду и делают это только ночью. Эти два рода вовсе не враждуют, не считаются белыми и чёрными, хорошими и плохими и так далее. Весь мир, по мнению язычников удмуртов, держится на обоих столпах в равной степени и не может существовать один без другого. Но всё же, представители двух жреческих родов стараются не пересекаться, а члены их родов никогда не вступают в перекрёстные браки.

Удмуртским капищем можно назвать специальный деревянный дом, который называется - Куала . Это ритуальная бревенчатая постройка с двускатной крышей. Обычно такой ритуальный дом находится во дворе у жреца или в лесу. Здесь проходят славления Богов, принесение жертв и другие мероприятия в определённые для этого дни. Кроме священных мест куала, существуют и другие святилища, например такие, куда по-традиции выбрасывают вещи умершего человека, где проводят обряд встречи весны, где приносят в жертву гуся, а также священные рощи (луд). Рощи состоят из, считающихся священными, деревьев, в число которых входят такие сорта, как: берёза, ель, сосна, рябина, ольха. В язычестве удмуртов существуют идолы, которые изображают Богов и духов. Так исследователи находят древнейшие идолы, которые сделаны из дерева и даже из серебра.

Интересно и то, как представляли себе мир древние удмурты. Земля, согласно верованиям этого народа, держится на рогах священного подземного быка. Если бык стоит неподвижно, то в мире царит спокойствие и хорошая погода, если бык начинает двигать рогами, трясёт головой, то в мире наступают землетрясения и различные катаклизмы. Сам бык стоит на огромной рыбе, которая плавает в подземном море.

Удмуртская вера говорит о том, что не существует рая и ада (о чём говорит нам и славянская языческая вера). Есть мир людей (Явь, средний мир), мир, где живут духи или души умерших (Навь, нижний мир), а также мир, где обитают правящие Боги (Правь, верхний мир).

Язычество удмуртов, является гораздо более полным, чем язычество других народов, и подверглось уничтожению в меньшей степени. Попытки внедрения нового учения в языческие племена начались ещё в XIII веке, но первый зарегистрированный факт крестившихся произошёл только в 1557 году. Тогда Иван Грозный пожаловал привилегии 17 крестившимся удмуртским семьям. После этого всё как будто бы затихло, и язычество вновь вернулось на своё место. Новая попытка искоренить язычество была предпринята в XVIII веке. На этот раз она стала более успешной, однако такое позднее вливание нового учения позволило сохранить язычество удмуртов практически в первоначальном виде. И до сих пор в некоторых селениях проводятся языческие обряды, живут жрецы, возводятся святилища, чтятся священные рощи и приносятся жертвы семейным духам Воршудам. Такое удивительное явление в какой-то мере может пролить свет на забытые традиции и нашего собственного язычества.

Главное божество удмуртов- язычников Инмар. Это источник всего доброго; он творец неба, живет постоянно на солнце, добр настолько, что удмурты не боятся его. Ему приносятся только благодарственные жертвы.

Этимология имени В XIX веке наиболее распространена была этимология инмар «небо- что». Некоторые учёные считали, что имя Инмар происходит от Инмурт «небесный человек». Но по версии М. Г. Атаманова, слово Инмар возникло в результате слияния удм. ин(м) «небо» и ар «человек» (из булгарского). В настоящее время наиболее приемлемой является гипотеза о том, что в слове Инмар сохранился древний суффикс -*r, а само слово происходит от финно-пермского имени небесного божества (*ilmar, ср. Ильмаринен).

Таким образом, наиболее подходящим именем первопредка удмуртов является Ильмар. В русской православной традиции его заменил Илья Пророк, скачущий на колеснице по небу во время дождя и грохот от этой колесницы порождает гром. Отдаленным потомком Ильмара - в смысле геническом и этимологическим - является Илья Муромец - Иль-Мар.

Согласно легендам слободских удмуртов, на месте Хлынова располагалась Бад ӟым куала - большое святилище, сожжённое новгородцами.

Но кроме удмуртов (вотяков) на Вотской земле жил и другой многочисленный народ – марийцы (русские называли их черемисами), они заселяли земли западнее реки Вятки. По мнению многих исследователей марийцы пришли на эти земли после появления в низовьях Камы и Вятки суварских и булгалских племен. Часть марийцев была оттеснена на север, и эта северная группа марийцев (черемисов) вытеснила вотяков на восток – на восточный берег Вятки. Некоторые марийцы поселелись в южной части Вятского края. И в наше время много марийцев живет на юге Кировской области. Есть там и священные места для марийского народа.

В современной Кировской области (особенно в южной ее части) марийцы и сейчас продолжают жить и значительная часть их по прежнему придерживается традиционной марийской религии. Наглядным свидетельством тому является образ жизни приверженцев этноконфессиональной группы «марла вера», которые соблюдают как традиционные обычаи и обряды, так и православные культы, посещают храм, часовни и марийские священные рощи. Нередко традиционные моления с жертвоприношениями они проводят перед специально принесенной для этого случая православной иконой. Почитатели марийской традиционной религии, уважая права и свободы представителей других конфессий, ожидают такого же уважительного отношения к себе и совершаемым культовым действиям. Они считают, что поклонение Единому Богу - Вселенной в наше время является весьма своевременным и достаточно привлекательным для современного поколения людей, заинтересованных в распространении экологического движения, в сохранении первозданной природы.

Каждое лето на горе Чумбылат Кировской области проходят марийские моления. Этот праздник состоит их моление у памятника Акпатыр-чочой. На празднике происходит также чествование памяти марийского героя, Полтыш-Он и его жену Шошмы. Как известно, марийскому герою, целителю и святому Акпатыру, что находится вблизи деревни Кугу Кетек Малмыжского района Кировской области, народ мари поклоняется с далёких незапамятных веков. Более открыто и широко стали его почитать в 1990-е годы. В связи с этим бронзовый памятник (кстати, первый и пока «последний» на лоне природы) установили на священном месте за деревней Кугу Кетек 1998 году.

Кроме этого надо учесть, что на крайнем севере Вятского края жили предки коми, а на северо-востоке – предки коми-пермяков (пермяне). От названия этого народа произошло и название Перми Великой (в этот край включал в себя не только современный Пермских край и юг современной республики Коми, но и весь Вятский край и Удмуртия).

Выше я уже упоминал этом край названием «Биармия».

1143 год - под названием Кокшаров в летописях упоминается марийский городок. Это будущий город Котельнич.

1174 год - "Повесть о земле Вятской". Предположительно в первой половине XVIII века появляется новое сказание "Повесть о земле Вятской". Его воспроизводит в своём труде Н.М. Карамзин. Суть сказания вкратце такова. В 1174 году, во время княжения Ярослава Осмомысла (+1187), сына Владимира Володарьевича, дружина новгородцев отправилась из Великого Новгорода на судах вниз по Волге. На берегу Камы эти, по выражению Л.Н. Гумилёва, "пассионарии" основали селение, в коем и прожили семь лет. Вероятно, недовольствуясь соседством с волжскими булгарами, часть переселенцев отправилась на север, в густо поросшие лесами земли, где проживали в весьма диком состоянии племена черемисов, чуди и вотяков.

Примерно в 12-13 веках у населения Прикамья шел процесс распада родового строя. Стали выделяться отдельные семьи, которые селились совместно с семьями из другого рода в открытых, не укрепленных селищах. Родовая община постепенно сменялась территориальной, соседской общиной. Но если у булгаров было свое государство – Булгария, у русичей была Киевская Русь. Даже у западных соседей древних удмуртов – у марийцев и черемисов, в это время стали появляться свои княжества (кугузства), то у вотяков (удмуртов) в это время не было своих государственных объединений. Возможно в те времена еще даже не было единого удмуртского народа – тогда еще были сильны отличия между северными и южными удмуртвми.

В памяти народа сохранились легенды о столкновениях, происходивших между рядовыми земледельцами и родоплеменной верхушкой - родовыми старейшинами и военными вождями. Однако развитых феодальных отношений у удмуртов не сложилось.

Распад родовых отношений у удмуртских племен протекал далеко не равномерно. Так, на Чепце и Каме население жило в своих родовых гнездах - укрепленных городищах - вплоть до XIV в., на Вятке городища были покинуты в 13 веке, а на Камском правобережье, в районе устья р. Вятки - еще в 12 веке Такая неравномерность объясняется степенью экономического и культурного воздействия на отдельные родоплеменные группы удмуртов со стороны Волжско-Камской Булгарии и княжеств Северо-Восточной Руси.

Булгарское государство, которое, как известно, в конце I - начале II тысячелетия н. э. существовало на территории вдоль среднего течения Волги, на протяжении нескольких столетий поддерживало тесные связи с окружающими племенами: мордовскими, марийскими и др. и распространяло на них свое политическое и экономическое влияние. Удмурты тоже входили в сферу булгарского влияния. Они были данниками булгар, поставляли им военное ополчение, торговали с ними, за что пользовались свободой передвижения в булгарских землях и защитой границ булгарами от нападений степных кочевников. На территории Удмуртской АССР сохранились памятники булгарского времени в виде городищ, надгробий и могильников, в которых встречаются булгарские монеты и другие предметы булгарского происхождения.

Булгары вели оживленную торговлю со своими соседями, в том числе и с удмуртами, обменивая восточные привозные ткани, украшения и орудия труда на кожу, мед и пушнину. Последняя особенно ценилась, так как являлась главным предметом торговли с другими народами. Наименования «ары», «Арская земля» были даны удмуртам и их территории камскими булгарами. Удмуртские племена имели тесные связи с г. Биляром, который в 12 веке стал столицей Волжско-Камской Булгарии. Термин «биляр» (в произношении удмуртов бигер) был распространен удмуртами на все тюркское население Волжско-Камской Булгарии, а позднее и на казанских татар. Термином «бигер» удмурты называют татар и поныне.

Удмурты, жившие на пограничной с булгарами территории, под натиском последних зачастую оставляли свои городища и переселялись на север в глубь лесов. Одно из таких городищ, известное под названием «Чертово Городище», булгары превратили в свой укрепленный форпост.

Появление древнерусского населения на Вятке не отражено в общерусских летописях, позднейшими местными источниками («Повесть о стране Вятской» и др.) оно датируется концом 12 века. По мнению некоторых археологов, подобная датировка соответствует археологическим данным.

Согласно данным «Повести», новгородская дружина плыла по Вятке, и обнаружила на её высоком правом берегу хорошо укреплённое валом и рвом городище, населённое «чудью отяками». Местными жителями оно называлось «Болванский городок». Новгородцы решили взять это городище, и дали обет святым князьям Борису и Глебу (воинским покровителям), что не будут пить и есть, пока не возьмут город. В результате, 24 июля (по старому стилю) 1181 года город был взят. Часть его защитников была перебита, остальные вместе с жителями разбежались по лесам. На месте городища новгородцы основали новый город Никулицын, и первым делом построили там церковь в честь свв. Бориса и Глеба. Данная церковь с хранящейся там иконой этих святых всегда считались особенно важными для всей Вятской Земли.

По архелогическим данным историка и археолога Л. Д. Макарова (Ижевск), в XII-XV веках на Вятке существовало три региона проживания населения смешанного состава: Моломская (Ковровское и Шабалинское городища), Никулицкая (Никульчинское, Слободское и Подчуршинское городища) и Пижемская волости. В небольших городах жило в основном русское и метисированное население, а на посадах и в сёлах - финно-угорское.

В 12 веке Кукарка (современный город Советск) становиться княжеской резиденцией легендарного князя Чумбылата, национального героя и «царя» мари, объединившего под своей властью марийские племена. По преданию Чумбылат был великим воином, строил города, развивал ремёсла и искусства. Его принимали властелины Востока. При нём сложилась традиция богослужений марийской веры, он легендарный святой марийской религии. В окрестностях Советска находится Гора Чумбылата (Чумбылатов камень, мар, Чумбылат курык) - известняковый утёс Вятского Увала на правом берегу реки Немды, почитаемая языческая святыня марицев (черемисов), легендарная могила марийского князя Чумбылата.

В 1181 году новгородцы завоевали территорию на Юме, в этой связи марийцы ушли на реки: Пижму, Ветлугу (Энер) , Шангу и Якшангу. Юмский князь Коджа Ералтем строит на реке Энер (Ветлуга) город-крепость Якшан и укрепляет свое княжество.

1181 год – год основания русского города Никулицин, это был первый русский город в Вятском крае.

1181 год – основан город Котельнич. Основан он был новгородцами, на месте захваченного марийского городка Кокшарова.

• Блог пользователя Анатолий
• Для комментирования